Де Фогенак прижал ладони к груди.
– Она восхищена! Она завидует! Она чахнет!
– Помилуйте!
– Она не дает мне ни минуты покоя.
– Они так всегда.
– Эге! Да, всегда, всегда. Но вы не поняли, о чем я говорю, мосье, вы не поняли!
– Но не по моей вине, – утомленно произнес Эйвон. – Пока мы остановились на том, что ваша супруга не дает вам покоя.
– В том-то и суть! Она изнывает по вашему столь прекрасному, столь чарующему, столь элегантному…
Эйвон поднял ладонь.
– Мосье, я всегда неукоснительно избегаю замужних дам.
Де Фогенак выпучил на него глаза.
– Но… но… о чем вы говорите, мосье? Еще
шутка? Моя жена чахнет из-за вашего пажа.
– Какое разочарование!
– Вашего пажа, вашего грациозного пажа! Она день и ночь требовала, чтобы я посетил вас. И вот я здесь, как видите!
– Я вижу вас уже двадцать минут, мосье, – заметил Эйвон ядовито.
– Она умоляла меня поехать к вам, спросить, не согласитесь ли вы расстаться с вашим пажом. Она спит и видит, как он будет носить ее шлейф, подавать ей перчатки и веер. Она не сомкнет глаз, пока не узнает, что он принадлежит ей!
– По-видимому, мадам суждено много бессонных ночей, – сказал Эйвон.
– Ах нет, мосье! Подумайте! Говорят, своего пажа вы купили. Но то, что куплено, может быть продано, не так ли?
– Логично.
– Да, да! Логично! Мосье, я раб моей жены. – Он поцеловал кончики пальцев. – Я – пыль под ее ножками. – Он сплел пальцы. – Я должен исполнять любую ее прихоть или умереть!
– Моя шпага к вашим услугам, – любезно предложил герцог. – Она в углу у вас за спиной.
– Ах нет! Слова мосье не могут означать отказа! Это немыслимо! Мосье, назовите любую цену, и я заплачу!
Эйвон встал, взял серебряный колокольчик и позвонил.
– Мосье, – произнес он медовым голосом, – передайте мой нижайший поклон графу де Сен-Виру и скажите ему, что Леон, мой паж, не продается. Жюль, дверь!
Де Фогенак уныло встал.
– Мосье?
Эйвон поклонился.
– Мосье! Вы ошибаетесь! Вы не понимаете!
– Поверьте, я прекрасно все понимаю.
– И столь бессердечно перечите желанию дамы!
– Увы, мосье! Я глубоко огорчен, что вы не можете остаться подольше. Мосье, ваш слуга! – И с поклоном он выпроводил Фогенака за дверь.
Не успела она закрыться за толстячком, как снова открылась, и в библиотеку вошел Давенант.
– Кто, во имя семи чудес света, это был? – спросил он.
– Ничтожество, не стоящее внимания, – ответил его светлость. – Он хотел купить Леона. Такая наглость! Я уезжаю в деревню, Хью.
– В деревню? Зачем?
– Запамятовал. Без сомнения, я потом припомню причину. Имей терпение, мой милый, и не брани меня: я все еще более или менее в своем уме.
Хью сел.
– В своем уме ты никогда не был. И не слишком блюдешь законы гостеприимства, слово джентльмена.
– О, Хью! Молю твоего прощения на коленях! Я злоупотребляю твоей добротой!
– Черт возьми, ты весьма учтив. Леон будет тебя сопровождать?
– Нет. Я поручаю его тебе, Хью, и прошу заботливо следить за ним. Пока меня не будет, он не должен выходить из дома.
– Я так и думал, что тут кроется какая-то тайна. Ему грозит опасность?
– Н-нет, пожалуй. Право, не знаю. Но держи его взаперти, мой милый, и ничего не говори. Мне не понравится, если с ним случится беда. Каким невероятным это ни покажется, но я начинаю привязываться к этому ребенку. Видимо, я дряхлею.
– Мы все его полюбили, – сказал Хью. – Хоть он и бесенок.
– Бесспорно. Не позволяй ему допекать тебя, он дерзкий ребенок. И к несчастью, ему невозможно это втолковать. А вот и он!
Вошел Леон и, встретившись с глазами герцога, безмятежно улыбнулся.
– Монсеньор, вы сказали, что я буду сопровождать вас в три, а уже половина четвертого.
Плечи Хью затряслись от сдержанного смеха. Он отвернулся и закашлялся.
– Видимо, я обязан тебе извинением, – сказал герцог.