Эйвон некоторое время молча наблюдал за ним, но вскоре выражение на лице пажа, в котором горесть мешалась с оскорбленным достоинством, вызвало у него мягкий смешок, и он предостерегающе подергал кудрявую рыжую прядь.
– Ты ждешь моих извинений, любезное дитя?
Леон отдернул голову, продолжая смотреть в окошко.
– Как ты высокомерен! – Насмешка в этом ласковом голосе вызвала краску на щеках Леона.
– Я… вы не… не добры…
– О, так ты только сейчас это обнаружил? Но мне неясно, почему меня называют недобрым за то, что я тебя вознаградил.
– Вы не понимаете! – яростно воскликнул Леон.
– Я понимаю, что ты воображаешь себя оскорбленным, дитя. И это весьма забавно.
Ответом послужило презрительное фырканье, перешедшее в судорожный всхлип. Герцог снова засмеялся и на этот раз положил ладонь на плечо пажа. Под ее беспощадной тяжестью Леон соскользнул с сиденья на колени и остался стоять так, не поднимая глаз. Ему на шею опустилась цепь.
– Мой Леон, ты будешь ее носить, потому что так угодно мне.
– Да, монсеньор, – сказал Леон сдержанно.
Герцог взял упрямый подбородок тремя пальцами и приподнял его.
– Не понимаю, почему я тебя терплю? – сказал Эйвон. – Цепь – это подарок. Ты удовлетворен?
Леон быстро опустил подбородок и поцеловал руку герцога.
– Да, монсеньор, благодарю вас. И прошу прощения.
– В таком случае можешь снова сесть. Леон подобрал шляпу, неуверенно засмеялся и сел на широкую подушку рядом с герцогом.
– По-моему, у меня очень скверный характер, – сказал он простодушно. – Господин кюре наложил бы на меня за это епитимью. Он всегда повторял, что необузданность – большой порок, что это черный грех. Он говорил со мной об этом очень часто.
– Его наставления как будто не пошли тебе на пользу, – заметил герцог сухо.
– Да, монсеньор. Но это ужасно трудно, вы понимаете? Я не справляюсь со своим характером. Чуть что – вспылю и не могу ничего с собой сделать. Но потом я почти всегда раскаиваюсь. А короля я сегодня увижу?
– Вполне возможно. Следуй за мной как можно ближе. И не глазей по сторонам.
– Да, монсеньор. Но это тоже очень трудно. – Он доверчиво повернул голову, но герцог, по всей видимости, успел заснуть. Тогда Леон устроился поуютнее в уголке и приготовился молча наслаждаться быстрой ездой.
Иногда они обгоняли другие экипажи, тоже направлявшиеся в Версаль, но их ни одна карета не обогнала. Четверка чистокровных английских лошадей вновь и вновь проносилась мимо своих французских сородичей, а оставленный позади седок высовывал голову в окошко посмотреть, кто так мчится, и, увидев в свете собственных фонарей герб Эйвона на проносящейся мимо дверце, а также черные с золотом ливреи, получал ответ на свой вопрос.
– Можно было бы догадаться, – сказал маркиз де Шурванн, снова откидываясь на спинку сиденья. – Кто еще стал бы так гнать лошадей?
– Английский герцог? – спросила его супруга.
– Разумеется. И ведь я видел его вчера вечером, но он ни словом не обмолвился, что думает посетить дворцовый прием.
– Теодор де Вентур как-то сказал мне, что никто заранее не знает, где может оказаться герцог через минуту.
– Позер! – фыркнул маркиз и поднял стекло в окошке.
Черно-золотая карета продолжала лететь вперед все с той же скоростью, пока вдали не показался Версаль. Тогда перед городскими воротами лошади замедлили шаг, и Леон приник к окошку, но в вечернем мраке разглядеть удавалось только то, на что падал свет их фонарей, пока они не въехали во двор королевского дворца. И тут Леон уже не знал, на что смотреть. Из высоких окон по трем его сторонам лились потоки света, и всюду пылали огромные факелы.