– Ну?
– Монсеньор посылал за мной?
– Разве? Да, кажется, ты прав. Я ухожу. Пойдешь со мной, Хью?
– Куда? – осведомился Давенант, наклоняясь над огнем и грея руки.
– Я подумал, что можно было бы развлечься, навестив Ла Фурнуаз.
Хью брезгливо поморщился.
– Мне нравятся актрисы на сцене, Джастин, но только там. Ла Фурнуаз слишком уж пышна.
– И то верно. Можешь идти, Леон. Возьми мои перчатки. – Он бросил их пажу, а затем треуголку. – Сыграем партию в пикет, Хью? – Он прошел в гостиную, позевывая, и Хью, слегка пожав плечами, последовал за ним.
Вечером на балу у графини Маргери Леон был оставлен в вестибюле. Он нашел стул в укромном уголке и расположился там, готовясь с удовольствием рассматривать входящих гостей. Однако, поскольку герцог имел обыкновение опаздывать, рассчитывать на это развлечение особенно не приходилось, а потому он извлек из своего глубокого кармана книгу и погрузился в чтение.
Некоторое время до его слуха доносились только обрывки болтовни лакеев, привалившихся к перилам лестницы. Внезапно они вытянулись в струнку, замолкли, один распахнул дверь, а другой приготовился принять плащ и шляпу позднего гостя.
Леон поднял глаза от книги как раз вовремя, чтобы увидеть, как вошел граф Сен-Вир. Он уже знал в лицо членов высшего общества, но в любом случае узнать Сен-Вира было просто. В те дни изысканного щегольства граф бросался в глаза некоторой небрежностью одежды и отсутствием утонченности в манере держаться. Он был высок, длиннорук, с обрюзглым лицом и крючковатым носом. Губы у него были угрюмо изогнуты, а в темных зрачках пряталось бешенство, готовое вспыхнуть в любую минуту. Как всегда, его густые, заметно тронутые сединой волосы были плохо напудрены и кое-где отливали медью. Его руки и грудь сверкали драгоценностями, выбранными отнюдь не в цвет кафтана.
Кафтан этот открылся критическому взгляду Леона, едва лакей помог графу сбросить плащ, – кафтан лилового бархата, темно-розовый, расшитый золотом и серебром камзол, лиловые кюлоты, белые чулки, закатанные над коленом, и башмаки на красных каблуках, украшенные большими пряжками с драгоценными камнями. Граф встряхнул манжетами, расправляя их, и поднес руку к смявшемуся жабо. В тот же момент он бросил быстрый взгляд по сторонам и увидел пажа. Брови насупились, толстые губы чуть выпятились. Граф нетерпеливо дернул кружево у своего горла и медленно направился к лестнице. Положив руку на перила, он остановился, полуобернулся и качнул головой, подзывая к себе Леона.
Паж немедленно встал и подошел к нему.
– Мосье?
Плоские подушечки пальцев забарабанили по перилам, Сен-Вир угрюмо оглядел пажа и несколько секунд хранил молчание.
– Твой господин здесь? – сказал он наконец, и неуместность такого вопроса сразу показала, что он послужил лишь предлогом, чтобы подозвать Леона.
– Да, мосье.
Граф все еще колебался, постукивая по ступеньке носком башмака.
– Ты сопровождаешь его повсюду, если не ошибаюсь?
– Когда монсеньор этого желает, мосье.
– Откуда ты? – Леон ответил ему недоумевающим взглядом, и он резко переспросил: – Где ты родился?
Леон опустил длинные ресницы.
– В деревне, мосье, – ответил он.
– Густые брови графа вновь сошлись на переносице.
– Но где именно?
– Не знаю, мосье.
– Странная неосведомленность! – сказал Сен-Вир.
– Да, мосье. – Леон поднял глаза и решительно выставил подбородок. – Я не понимаю, почему так интересую мосье.
– Ты нагл. Крестьянские щенки меня не интересуют.
И граф поднялся по лестнице в бальную залу.
В группе возле дверей стоял его светлость герцог Эйвон, в наряде голубых тонов, с орденской звездой на груди, переливающейся огнем брильянтов.