– Нужно ваше решение, – сказал инженер, не вникавший в ученый спор. – Прикажете начать торможение?
– Куда мы сядем? – встрепенулся командир.
– Я вижу пустыню – огромную, как Сахара. Там мы никого не потревожим.
– Ну что же… Включайте торможение! Садимся в пустыне, – осипшим голосом прохрипел командир и быстро перекрестился. – О том, как идет процесс посадки, докладывайте непрерывно. Все должны быть в курсе этого эпохального события. С удовольствием выпил бы сейчас ледяного шампанского…
Все весело зааплодировали.
– О, как я вас понимаю! – улыбнулась Анна.
– Прикажете транслировать доклад на весь корабль?
– Конечно, черт возьми! Новые легионеры должны знать, ради чего они оставляли свою землю, свою религию, свои семьи!
Тонкие пальцы инженера забегали по квадратикам сенсоров, как по клавишам рояля. На десять секунд в центре управления воцарилась полная тишина. Все, почти не мигая, смотрели на непонятное им колдовство. Лицо шведа сперва было непроницаемо, но затем он вдруг сделался необыкновенно бледным, и пальцы, закончив пляску, безжизненно застыли, словно сведенные судорогой.
– Говорите же что-нибудь, Свен, – взмолился командир, почувствовав неладное.
– Что-нибудь не так? – робко спросила маленькая женщина, душа корабля – профессор Анна, межгалактический социолог.
Инженер резко повернулся в кресле, затем встал во весь рост, скрестил руки на груди и опустил голову. Заговорил он не сразу. Немного позже его слова услышали все.
– Я НЕ МОГУ ЗАТОРМОЗИТЬ И ИЗМЕНИТЬ КУРС.
В течение нескольких секунд никто не издал ни звука. Все смотрели на инженера, который, казалось, шептал молитву, обращаясь, то ли к Христу, то ли к своим древним языческим богам. Никто ничего не понимал.
– Свен… Что это значит?
– Я… я не знаю. Компьютер не реагирует на управляющие сигналы. Никакой обратной связи. Машина не слушается! Она сейчас подобна чугунному ядру, без признаков интеллекта. Я ничего не могу сделать. Если честно – мы падаем. Булыжником! В конце двадцать первого века. Как глупо…
– И…
Инженер рухнул в кресло и истерически захохотал.
– А дальше все же ясно! Через восемь-десять минут мы сгорим в атмосфере этой чертовой планеты, и то, что от нас останется, здешние жители найдут в пустыне, на месте нашей несостоявшейся высадки. Наверное, позже они сочинят о нас легенды, одну нелепее другой. Помните о тунгусском метеорите? Ха-ха! Вот и все! Угощайте всех сигаретами, командир!
– Боже! – воскликнула Анна.
– Что же вы молчите, сэр! – набросился на командира врач, – вы же должны что-то сделать! Вы же здесь главный!
– Я не хочу умирать, не могу, – вдруг тихо заплакала Анна, которая вдруг поняла, что красивая межпланетная сказка кончилась, – у меня в Москве сын, он еще маленький…
– Подождите вы! – взял себя в руки командир, не менее чем остальные, обалдевший от страшного известия. – Свен, вы точно все проверили? Это не ошибка?
Инженер молча отвернулся.
– Но ведь системы дублируются! Они не могут не дублироваться, все продумано! Немедленно переключайтесь на резервный контур! В чем дело?!
– Поздно, – отрезал Свен. – Системы не дублируются в горячем режиме, необходимо время, минут пятнадцать, не меньше, – лицо его стало злым, а кривая улыбка – болезненно саркастической. – Вы, может быть, вспомните, командир, что я говорил об этом в НАСА? Нет же, хотели побыстрее и подешевле. Проект, видите ли, и так слишком дорогой! «Система абсолютно надежна, вероятность отказа – тысячная процента!» – горько передразнил какого-то чиновника инженер. – Вот вам и тысячная, пожинайте лавры…
Четверо землян молча стояли друг против друга, приближаясь к смерти. Трудно сказать, осознавал ли кто в тот миг со всей ясностью, находясь в окружении мирно помаргивающих дисплеев, полированного алюминия и карельской березы, что жить им осталось всего несколько минут. Чужая планета на экране стремительно увеличивалась в размерах, – уже можно было рассмотреть контуры материков, синие пятна океанов, набухшие извилистые вены крупных рек.
– Я ведь не просто врач, я – военный врач, – вдруг произнес, ни к кому не обращаясь, кореец. Все посмотрели на него. Своим неожиданно спокойным голосом он давал другим людям иллюзию надежды.
– Я изучал модели последствий применения нашего оружия. Есть один выход…
– Ну же, Чон! – скрипнул зубами командир.
– Можно попробовать… Но это бесчеловечно… Нет, нельзя… Мы не можем так…
– У нас осталось четыре минуты! – крикнул Свен.
Врач снял очки и нервно заходил по комнате. Говоря, он рубил воздух рукой, как самурай – невидимых врагов мечом.
– У нас есть мощная лазерная пушка, может быть – самое ужасное оружие, существующее сейчас на просторах вселенной. Она управляется своим автономным компьютером, не связанным с системами управления. И, я полагаю, что она работает… Мы можем выстрелить в планету, как в цель, самым мощным импульсом, который может выработать наш термоядерный реактор.
– Ну и что? – безнадежно махнул рукой инженер, не хотите ли вы сказать, что…
– Никаких гарантий! Мне известны лишь результаты моделирования. Согласно им, сгусток невиданной энергии прошьет планету насквозь. В считанные секунды она расколется, как яичная скорлупа, – да, господа, она просто разрушится, перестанет быть препятствием. Мы пройдем сквозь нее, как будто ее никогда не было… Возможно, корабль получит поверхностные повреждения, но, весьма вероятно, что мы останемся живы.
Шар, окутанный облаками, уже едва помещался на экране. Планета была готова к тому, чтобы поглотить корабль. Командир бросил взгляд на «Ролекс».
– Две минуты. У нас осталось две минуты. Сколько людей примерно живет сейчас на Мариане? Ну, там…
– Люди – это мы, Джон, – сказал Чон и коснулся ладонью плеча командира.
– Примерно полмиллиарда, – откликнулась Анна. – Господи! Ведь они все погибнут, если мы предпримем крайние меры! А ведь они еще дети, у них еще почти не было истории…
Свен вскочил, больно сжал запястья Анны. Она сморщилась, негромко вскрикнула.
– А у вас ведь тоже дети, Анна! И вы не хотите, чтобы ваш сын остался сиротой, верно?! У меня девушка в Стокгольме, она любит и ждет меня! И у нас еще нет детей!
Анна ничего не говорила, закрыв лицо ладонями.
– Стоит лишь набрать на клавиатуре пару слов и нажать «Enter»! Я прав, Чон?
– Мы никогда не простим себе этого. Черт меня дернул сказать вам о пушке.
– На корабле кроме нас еще три десятка человек. «Мы не можем решать за них», —сказал командир.
– Вы думаете, кто-то выберет смерть? – воскликнул Свен. – Ну! Приказывайте же, сэр!
– Они еще совсем дети, – снова запричитала Анна, – и они ни в чем не виноваты. Они даже не будут знать, отчего погибли.
– На весах – существование целой цивилизации – и наша жизнь, затерянных во вселенной посланцев одной из миллиарда среднеразвитых цивилизаций. Расклад не в нашу пользу, господа, – усмехнулся врач. – Осталось меньше минуты, – мы все равно уже не успеем.
– Я не могу отдать такой приказ, – сказал командир, – прощайте, ребята. – Надеюсь, что рай все-таки существует, хотя на небе и выше его точно нет.
Планета, названная командиром корабля, по имени его матери, Марианой, уже не умещалась полностью в окошке монитора, перестала быть шаром и превратилась в плоскость. Стали различимы города и моря, леса и горы, обжитые луга и девственные саванны. Четверо людей не произнося ни слова, тихо и торжественно смотрели на приближающийся, последний для них естественный мир. Кто знает, о чем думал каждый из них? Кто-то, конечно, думал о детях, оставшихся на Земле – и женщины, и мужчины. Кто-то мимолетными фрагментами вспоминал свою короткую еще, не вполне состоявшуюся жизнь. Жалко, черт возьми, умирать, когда совсем приблизился к тому, чего жаждало человечество, больше того – чего жаждал ты сам. Каждый из тех, кто обречено смотрел на изображение становящейся все ближе невольной планеты-убийцы, был человечеством. Человечество устроено так, что состоит оно из миллиардов маленьких эгоистичных человечеств-миров. В одной глазнице – бесчисленное множество отражений на сетчатках других глаз. И внизу, на планете, еще пребывающей в сладком сне средневековья, – конечно, кто-то уже думал об этом, но это уже не имело для них никакого значения.