- Да он не кусается, - поторопилась я его успокоить, - это Казбек, ручной орленок, выпавший из гнезда и принесенный мне папиным денщиком. Ты не бойся. Можешь его погладить. Он не клюнет.
Но Юлико, очевидно, боялся и дрожал, как в лихорадке.
Тогда я подхватила Казбека на руки и прижала к своей щеке его маленькую голову, вооруженную громадным клювом.
- Ну, вот видишь, он не тронул меня, и ты можешь его приласкать, урезонивала я моего двоюродного брата.
- Ах, оставьте вы эту скверную птицу! - вдруг пискливо крикнул он и весь сморщился, готовый расплакаться.
- Скверную? - вспыхнула я, - скверную? Да как ты смеешь оскорблять так моего Казбека!.. Да сам ты... если хочешь знать... скверный цыпленок...
Я вся раскраснелась от негодования и не находила слов, чем бы больнее уколоть глупого трусишку.
Но он, казалось, мало обратил внимания на нелестное название, данное ему его дикой кузиной. Он только поежился немного и весь, точно нахохлившись, как настоящий цыпленок, выступал подле меня своими худыми, кривыми и длинными ножками.
Мы поднялись на гору, возвышающуюся за нашим садом, на которой живописно раскинулись полуразрушенные остатки древней горийской крепости.
С другой стороны, уступом ниже, лежало кладбище, на самом краю которого виднелся столетний кипарис, охраняющий развесистыми ветвями могилу мамы. Заросший розовым кустом могильный холмик виднелся издалека...
- Там лежит моя деда! - тихо произнесла я и протянула руку по направлению кладбища.
- Ваша мама была простая горянка; ее взяли прямо из аула... послышался надменный голосок моего кузена.
- Ну, что ж из этого? - вызывающе крикнула я.
- Ничего. А вот моя мама принадлежала к богатому графскому роду, который всегда был близок к престолу Белого царя, - с торжественной важностью пояснил Юлико.
- Ну, и что ж из этого? - еще более вызывающе повторила я.
- А то, что это большое счастье иметь такую маму, которая меня могла выучить хорошим манерам, - продолжал Юлико, - а то я бы бегал по горам таким же грязным маленьким чеченцем* и имел бы такие же черные, осетинские руки, как и у моей кузины.
______________
* Горец.
Его крохотные глазки совсем сузились от насмешливой улыбки, между тем как руки, с тщательно отполированными розовыми ногтями, небрежно указывали на мою запачканную одежду.
Это было уже слишком! Чаша переполнилась. Я вспыхнула и, подойдя в упор к Юлико, прокричала ему в ухо, вся дрожа от злости и негодования:
- Хотя твоя мать была графиня, а моя деда - простая джигитка из аула Бестуди, но ты не сделался от этого умнее меня, дрянная, безжизненная кукла!..
И потом, едва владея собой, я схватила его за руку и, с силой тряся эту хрупкую, слабенькую руку, продолжала кричать так, что слышно было, я думаю, в целом Гори:
- И если ты еще раз осмелишься так говорить о моей деде, я тебя сброшу в Куру с этого уступа... или... или дам заклевать моему Казбеку! Слышишь, ты?!
Вероятно, я была страшна в эту минуту, потому что Юлико заревел, как дикий тур горного Дагестана.
В этот день, ознаменованный приехавшей к нам незнакомой мне до сих пор бабушкой, я, по ее настоянию, была в первый раз в жизни оставлена без сладкого. В тот же вечер ревела и я не менее моего двоюродного братца, насплетничавшего на меня бабушке, - ревела не от горя, досады и обиды, а от тайного предчувствия лишения свободы, которою я так чудесно умела до сих пор пользоваться.
- Барбалэ, о Барбалэ, зачем они приехали? - рыдала я, зарывая голову в грязный передник всегда мне сочувствующей старой служанки.
- Успокойся, княжна-козочка, успокойся, джаным-светик, ни одна роза не расцветет без воли Господа, - успокаивала меня добрая грузинка, гладя мои черные косы и утирая мои слезы грубыми, заскорузлыми от работы руками.
- Лучше бы они не приезжали - ни бабушка, ни этот трусишка! продолжала я жаловаться.