Машина отъехала, а Василий Кузьмич разворошил остатки костра, убеждаясь в том, что ни одного тлеющего уголька не осталось, и удовлетворённо сел на горячую землю, прислонясь спиной к дубу.
- Прости, брат, - он погладил обугленный корень, - не уследил.
Дуб в ответ прошелестел что-то должное означать: "Ничего, брат, и не такое видали". Старик его понял, улыбнулся и поднял взгляд к кроне:
- Ты у меня крепкий, со многим справлялся, справишься и с этим. - Голос старика совсем ослаб, и он уже не сказал, а выдохнул:
- А мне похоже, пора... Прощай, брат....
***
Столетний дуб смотрел с высоты своего могучего роста на бездыханное тело старика и думал: "Зачем ты жил, старик? Зачем любил, воевал, работал? Жизнь постоянно испытывала тебя на крепость, и ты все выдержал, но... Зачем!?... Зачем живу я? Зачем родился тут на дне оврага, где до меня не то, что дуба, а и вообще ни одного дерева не было? Зачем на солнце жарился, а в мороз от стужи трещал? Зачем всю жизнь кроной людям тень давал, а они мне за это едва корни не сожгли? Зачем белку с семьёй приютил? Никакой пользы от них, только шум да гам, да дупло с каждым годом из-за них все больше и больше. Зачем жёлуди ронял каждую осень, чтобы из леса кабан с выводком прибегал, жёлуди жрал да корни клыками подкапывал? Зачем, жил? Зачем все мы живём на земле!?"
Не нашёл дуб ответа. Вздохнул тяжело, да и сбросил с себя всю листву, как путник сбрасывает ношу, добравшись до цели, с шумом и ощущением блаженной лёгкости.
Листья, с шелестом кружась и переливаясь в лучах жаркого солнца, опустились вниз, покрыв тело Василия Кузьмича плотным и прохладным покрывалом, как последним приветом от старого друга.
На следующий год на старом дубе так и не родилось ни одного зелёного листика. Умер дуб. Стоял, вцепившись в землю мощными мёртвыми лапами-корнями, сухой и мрачный. А вокруг десяток молодых дубков, что выросли в этот год, шелестели молодой листвой, словно отвечая на последний в его жизни вопрос.
<p>
</p>