– Товарищ майор! – орёт Орлов, взметнув руку к голове.
– Отставить! – выплёвывает майор. – В одну шеренгу становись! Из карманов всё – на пол!
Орлов выкладывает военный билет, «тапок» и сенсорный самсунг.
Мротов выкладывает военный билет и «тапок».
Я выкладываю военный билет. Моя кнопочная Nokia остаётся в кармане.
Майор поднимает мобилы Орлова и Мротова, берёт в свою лапу и с размаху швыряет о гранит малого прохода.
– Почему телефоны находятся у личного состава?! – словами харкает в лицо сержанту майор и начинает прощупывать наши карманы. Меня он лишь хлопает по плечам. Может, забивает, а может, жалеет.
– Зуб на зуб не попадает! – говорит Зубов.
Встречаемся на полигоне, роты вместе расчищают снег и стаскивают на расчищенное шпалы.
– Станови-и-ись, второй взвод! – орёт сержант. – Инструмент – в палатку! Возвращаемся в роту!
Смотрю на Зубова. Тот с завистью глядит на меня и машет лопатой. Сержант его взвода ещё час назад ушёл в чепарь и пропал.
Сидим в кубаре, пришиваем именные бирки к форме.
– Ножниц-то нет, мля, – говорит Орлов. – Эй, Буян! Дай заточку!
Тувинец, лыбясь, тянется и вынимает из подошвы заострённую ручку от ложки.
Хотя бы раз в неделю я дозваниваюсь до тебя. Рассказываю, как мне тут, слушаю твои новости, вспоминаю, мечтаю…
– А давай сделаем ребёночка? – спрашиваешь ты и смеёшься.
– Давай, – отвечаю я, – Мальчика или девочку?
– Девочку.
– Как назовём?
– Не зна-а-аю…
– Ксюша?
– Нет…
– Анжела?
– Нет!
– Мила?
– Может быть…
– Всё, запомнил. Как только вернусь – сразу сделаем.
– Дима!
– Тридцать шесть и шесть! – говорит сержант и передаёт градусник мне. Я встряхиваю и зажимаю под мышкой.
– Палец! – говорит сержант, сфотографировав. Протягиваю и получил грамм виферона, мажу в ноздрях, затем отдаю градусник.
– Хм, – Сержант хмурится. – Тридцать семь! Сходи помой подмышки и вновь смерим. Шагом марш!
Впервые за службу попадаю в кАличку – не прохожу вечернюю термометрию. Лежу в палате с болью в заднице от укола антибиотика, пытаюсь уснуть.
– Эх, Паха, – слышу шёпот с соседней койки.
– Чего, – отвечают шёпоту.
– Знаешь, восьмой месяц торчим в части. А у меня жена дома, сын маленький.
Паха молчит.
– Как-то ездил я в Москву, – продолжает шёпот, – поработать вахтой. И такую тёлку встретил… Только пальцем по ней проводил – текла. Ну, думал, к чёрту жену, спиногрыза к чёрту. Вернулся домой, развестись и вещи забрать.
Паха молчит.
– Развод не дали. Но вещи швырнули в ебало.
Тишина.
– Стою я в дверях с сумкой на плече, держусь за ручку и смотрю: старые в комнате сидят, жена стоит, пелёнку обоссанную держит, мелкий ползает…
– И? – спрашивает Паха наутро.
Шёпот, принадлежащий сухому узбеку, сразу понимает и отвечает:
– Остался я, хуль.
– Живее, солдаты-ы! – орёт комбат. – Скорх-о новх-ый год, а вы всё сиськх-и мнёте!
– Сам бы помял, – тихо говорит Зубов, разбивая лопатой лёд на дороге. – Посмотрел бы я на него.
– Почти всё, – говорю, пытаясь подбодрить. – Оглянись: вон, сколько сделали.
Конец ознакомительного фрагмента.