- Ее самоуверенность позабавила меня. - Вот колбасу режьте.
- Спасибо, я не ем мяса.
- Вы вегетарианка?
- Нет, просто не хочу привыкать к той пище, которая мне не по карману. Ведь потом будет хотеться. - Она застенчиво улыбнулась.
- Скажите, - осторожно спросил я, - а кто ваши родители?
- Мама учительница, а папы у нас нет. Я незаконнорожденная. - Она тревожно заглянула мне в глаза. - Это вас не смущает?
- Что вы! Что вы! Так вы с мамой живете?
- Нет, мама у меня в Горьком. Я здесь одна. Я окончила Училище памяти 1905 года.
- А где же вы живете?
- Когда у кого. Несколько дней жила у Аркадия Ефимовича, ну, который нас с вами на выставке познакомил. Только вы ничего не подумайте, у него жена есть. Теперь у одной знакомой живу. Она в Туркмению поехала на этюды. Через месяц вернется.
- Еще раз извините, что расспрашиваю, но...
- Ничего, ничего, пожалуйста, я привыкла.
- Гм, да я ничего особенного, я только хотел спросить, сколько же вам лет?
- Двадцать три.
- Двадцать три? Я думал, вам не больше семнадцати.
- Просто я хорошо сохранилась.
Почудилось ли мне, или и впрямь в глазах у нее сверкнул издевательский огонек? Нет, наверно, показалось, потому что она уже смотрела не на меня, а на мелкий рисунок тарелки.
- Ох, что же я! Кушайте. Огурчик положить?
- Спасибо, - прошептала она.
Ночью я увидел мать. Такой, какой она была в моем детстве. Она медленно распрямилась над тазом, стряхнула с рук мыльную пену и сказала: "Я же тебе запретила лазать на чердак". И я тотчас же оказался на чердаке и увидел, как зеленоватый луч ударил в окошко и превратился в рыжую девочку с огненным помидором в руке. "Не шуми", - строго сказала девочка и откусила помидор. На ней было короткое байковое платье, и из-под него вылезали розовые штанишки. "Не шуми", - повторила она. "Это Шурочка", - сказала мать, она уже почему-то тоже была на чердаке. "Какая же это Шурочка? - удивился я. - Она же умерла". В ответ мать молча протянула мне круглое зеркальце. "Это не Шурочка!" закричал я и ударил мать по руке. Зеркальце выскользнуло и, ударившись об пол, разлетелось сверкающими осколками.
Здание метро мягко и округло розовело под сухими лучами бабьего лета, время от времени исторгая из себя разноцветные стайки пассажиров, пятипалый желтый лист отлепился от ветки клена, медленно покружил в воздухе и, со слабым шорохом опустившись на тротуар, начал красться к моим ногам. Затем второй, третий... А Полины все не было. Листок подкрался ко мне и стал тихо карабкаться на ботинок. Я отдернул ногу и переместился в сторону от ползущих на меня листьев. И тогда я увидел дом. Двухэтажный, из красного кирпича. Из подворотни дома выбежала Полина и с перепуганным лицом помчалась через дорогу к метро.
- Полина, Полина, я здесь! - закричал я и замахал руками. - Что случилось?
Она чудом увернулась от выскочившей из-за угла машины и впрыгнула на тротуар.
- Да что с вами?
- Кузнечик, - прошептала она.
- Какой кузнечик? Ничего не понимаю.
- Там большой кузнечик. Я не рассчитала и приехала раньше. Решила где-нибудь во дворе посидеть. На скамеечке. А он прыгнул на меня.
Я хотел рассмеяться, но лицо девочки выражало такой ужас, что я сдержался.
- Успокойтесь, давайте сперва зайдем в кафетерий, а в музей тогда уж попозже.
Я твердо взял ее за руку и повлек в конец сквера к стекляшке кафетерия. Рука была маленькая, холодная и влажная.
В кафетерии было грязно и малолюдно. Я выбрал относительно чистый столик, усадил за него Полину и направился к стойке. Вернувшись с кофе и булочками, я обнаружил, что она, скорчившись, сидит на стуле, поджимая под себя правую ногу, и сосредоточенно постукивает себя по зубам костяшками левой руки.
- Кушать подано! - Я склонился в шутливом поклоне.