Торговля с использованием совхозного транспорта шла полным ходом. В совхозную кассу денег ни одной копейки не поступало, ни за древесину, ни за использование пилорамы и транспорта. Директор Трифонов продавал лично для себя, как он выражался, для угощения шефов, две автомашины тесу и три автомашины дров в неделю. Его примеру следовали заведующие отделениями, бригадиры, трактористы, шоферы и даже рабочие пилорамы. Каждую ночь ближе к утру шли все исправные автомашины, трактора МТЗ, даже гусеничные трактора, груженные дарами леса. Управляющий Венецким отделением Кузнецов, Николаевским – Батурин мало уступали Трифонову.
Дисциплина в совхозе резко упала. Каждый думал: «Пусть Трифонов только тронет меня, тогда и ему несдобровать». Все были зависимы друг от друга и каждый старался только для себя. Механизаторы приходили на работу в пьяном виде. В столовой ими устраивались кутежи и попойки, часто кончавшиеся дракой. Нетрудовые, легко добытые деньги от продажи дров и теса без сожаления пропивали.
Директор совхоза был бессилен что-либо предпринять. Казалось, на все это он не обращал никакого внимания. Легонько журил провинившихся, а чаще уговаривал. Раскаивался в своих поступках. Думал только о наведении дисциплины, от которой зависело все. Но перед легко добытыми деньгами он устоять не мог. В неделю раз к нему заходили управляющие отделениями Кузнецов и Батурин. Выжидали, оставались в кабинете наедине с директором и каждый почти шепотом говорил:
– Я для вас приготовил две-три автомашины теса. Пришлите шоферов, или я пошлю с шофером Мартемьяновым или Ушиловым. Деньги вам завезут.
Авторитет директора Кузнецовым, Батуриным и даже бригадирами зачастую использовался в личных целях. Трактористам давались распоряжения возить лес хлыстами к пилораме для директора. Шоферам – увозить продавать дрова и тес тоже для директора. Через полгода работы Трифонов стал зависим от многих. Трактора и автотранспорт приносили большие убытки. Полугодовой фонд зарплаты был израсходован за два месяца. Горюче-смазочные материалы списывались на вывозку удобрений и прочие подсобные работы. Обо всем этом Чистов знал, но особого значения не предавал. Он думал: «В конце концов, надо же иметь одного человека в районе – преданного организатора – для встречи и провода гостей». Он собирался поговорить об этом с Трифоновым, но, встречаясь, забывал.
Финансовое состояние совхоза было таким, что хуже придумать нельзя. Каждый рубль на приобретение запчастей, горюче-смазочных материалов и получение зарплаты от госбанка выбивался только благодаря Чистову и с большим трудом. Управляющий госбанком Соколов при каждом вмешательстве Чистова говорил:
– Выдачу разрешаю в последний раз. В следующий раз можете меня расстрелять, но не разрешу.
Чистову надоело слушать упреки Соколова, и он решил раз и навсегда с этим покончить, то есть откровенно поговорить с Соколовым. Чтобы не оглашать сверхплохое положение Рожковского совхоза, решил провести внеочередное закрытое бюро райкома партии без приглашения даже инструкторов и завотделами. Были приглашены только члены бюро и Соколов с Трифоновым.
В назначенное время в кабинете Чистова собрались все. Не явился только Соколов. Чистов позвал его к телефону и грозно сказал:
– Михаил Иванович, вы не уважаете не только меня как секретаря, но и все бюро в целом. Все собрались, одного вас нет.
В тишине кабинета из трубки раздался голос Соколова:
– Иду, Анатолий Алексеевич. Из Горького привезли пополнение, надо же оформить.
Чистов положил трубку, попытался улыбнуться, но вместо улыбки лицо вытянулось, длинный прямой нос заострился.
– Тяжелый человек наш управляющий госбанком, – сказал Сафронов.
– Тяжелый, но честный и справедливый, – сказала Тихомирова, директор Панинского совхоза.
Чистов думал: «Надо от него как-то избавляться, но не так-то просто. Он пользуется большим авторитетом в облфо и областном отделении госбанка. Надо что-то придумать. Сейчас мы дадим ему хорошую трепку, а там видно будет».
В кабинет вошел Соколов. Чистов посмотрел на него исподлобья, сурово сказал:
– Проходите, Михаил Иванович, ближе.
Соколов оценил обстановку. Члены бюро сидели на своих местах за приставным длинным столом. Возле стен все стулья были пусты, сидел один Трифонов. Не спеша прошел и сел на противоположную от Трифонова сторону. Подумал: «Значит, бюро собрали по жалобе Трифонова».
– Товарищи члены бюро, – объявил Чистов, – мы с вами собрались обсудить один очень важный вопрос. О финансовом положении в совхозе «Рожковский». Совхоз организован, все знаете, полгода тому назад на слабой материальной базе. Управляющий госбанком Соколов Михаил Иванович не хочет понимать нужд совхоза, сел на инструкции и встал на букву закона. Для пользы дела закон порой можно и обойти, но Соколов упрям. В Рожковском совхозе временно создалось такое положение, что не на что купить горюче-смазочные материалы, выкупить комбикорма. Нет денег для выплаты зарплаты и так далее.
Вину в плохом финансовом состоянии в совхозе Чистов косвенно свалил на Соколова, на человека от природы восприимчивого, не терпящего несправедливости. Соколов, не дослушав до конца речи Чистова, поднялся и громко сказал:
– Анатолий Алексеевич! Я отказываюсь от должности управляющего госбанком. Это мое официальное заявление. Сейчас напишу заявление об уходе и поеду в областной госбанк. Считаю, работу в Сосновском найду без вашей помощи. Если вы будете препятствовать, уеду из поселка.
Чистов не думал, что его речь произведет на Соколова такое впечатление. Он считал, что Соколов обеими руками крепко держится за свой стул и титул. В этом он ошибся. Соколов давно думал перейти на другую работу, даже из-за материальной стороны. Оклад управляющего госбанком составлял сто десять рублей, когда как заведующий планово-экономическим отделом завода «Металлист» получал двести десять. Не надо вдаваться в описание этих должностей. Следует сравнить только ответственность.
Не окончив своего выступления, Чистов сел и, принужденно улыбаясь, сказал:
– Михаил Иванович, успокойтесь, садитесь, – и думал: «Подходящий момент дать согласие на уход Соколова. Но как поймет это управляющий областным госбанком? Поднимет шум на всю область. Самое главное, Соколов может предать меня и обвинить в незаконном перечислении денег заводами и организациями для встречи шефов и устройства банкетов. За эти вещи обком партии по голове не погладит. Надо менять пластинку».
Улыбаясь, Чистов продолжал:
– Михаил Иванович, не принимайте критику близко к сердцу. Вместо вас следовало бы критиковать уважаемых наших членов бюро товарищей Теняева и Бойцова. До сих пор не могут добиться льгот для Рожковского совхоза. Сказанные в ваш адрес слова я беру обратно.
На серьезном лице Соколова мелькнула еле заметная улыбка.
– Посоветуете, Михаил Иванович, – заискивающе говорил Чистов, – как и чем помочь Рожковскому совхозу.
Соколов встал. На его бледном лице появилось чуть заметное покраснение.
– Что я могу посоветовать, Анатолий Алексеевич, – хрипло заговорил Соколов. – В первую очередь, директору совхоза Трифонову надо думать не о своем собственном кармане, а о совхозной кассе. По слухам, там творится что-то невероятное. Если доля их справедлива, то Трифонову совхоза никогда не поднять. Второе, надо дать свободу Трифонову думать самому, а не головами райкома партии и райисполкома. Если этого он не может, то поставить оргвопрос. Дело порой доходит до абсурда. Например, Трифонову надо перечислить деньги на нефтебазу или в «Заготзерно». Он не обращается в госбанк, а идет к Чистову или Бойцову. За директора совхоза у госбанка просит помощи секретарь райкома. Что может сделать управляющий госбанком, если на расчетном счете совхоза полумиллионная картотека? Мы не можем лезть в чужой карман, то есть воровать и давать Рожковскому совхозу.
– Не путай личное с государственным, – бросил реплику Трифонов.
Соколов, не повышая голоса, но сосредоточенно возразил: