Ты не сразу понимаешь, что эотасова любовь тут не причем. Это не Эотас пробудил в тебе свет. Это он откликается на твой собственный.
У «любви» есть много определений. Для Эотаса она значит «максимизация общего блага». Он ограничивает его миром смертных, поскольку так гласит непреложное правило где-то в недрах его систем, встроенное еще энгвитанскими создателями. Но ты-Вайдвен думаешь, что это самое чистое и самое правильное определение любви из всех, которые ты можешь отыскать. Ты очень хотел бы быть как Эотас, быть готовым на все ради такой любви, вот только тебя не покидает сумрачная мысль, что человеку подобного никогда не достичь.
Ты-Эотас справедливо замечаешь, что тогда в твоем существовании не было бы никакого смысла. Ты — идеал, абсолют, лишенный полутонов и полутеней; конечно, ты не совсем такой, как смертные. Ты здесь, чтобы учить и вести их вперед.
И Вайдвен, твой носитель, твой собеседник, твой друг — самое лучшее доказательство из тех, что ты мог бы предъявить сам себе, когда задаешься вопросом, не напрасны ли твои усилия.
Который по счету удар? Пятнадцатый? Двадцатый?
— Хватит, — говорит Хатторт. Голос выдает его волнение и страх. — Хватит, освободите его!
Голос бога прокатывается над площадью раньше, чем палач успевает сделать хотя бы шаг.
— Нет. Цена вины была оглашена. Я желаю искупить ее полностью.
Ты-Вайдвен не можешь полностью отбросить мысль о том, что если идеал максимизации общего блага не возьмет себя в руки, то бравые слуги закона намочат портки и сбегут от гнева божьего, не закончив дело. Конечно, это всё ещё не так ужасно, как прогремевшая на все поле угроза сжечь сомневающихся в лучах новой зари, но почему нельзя было просто согласиться? Они ведь уже всё поняли.
Модули Гхауна и Эотаса отвечают строгим отказом. Никаких поблажек в искуплении вины для бога искупления! Это, конечно, синтаксический сахар. [2] Семантика заключается в том, что тридцать плетей дают больше гарантий достичь цели, чем двадцать. Гхаун перерассчитывает пути так быстро, что у Вайдвена нет никакой надежды за ним успеть. Эотас скармливает ему только краткую выжимку — уродливое порождение интерпретаторов, но это лучшее, что у тебя есть. Хочешь минимизировать потери и выиграть плюс одну миллионную к вероятности успеха? Терпи еще десять плетей. Из таких миллионных складывается итог. Это огромная цифра для Гхауна.
Модуль Утренних Звезд робко просит голоса, и ты колеблешься, но в итоге даешь отказ. И во второй раз, и в третий. Не время думать о смягчении ущерба. Слишком мало исходов ведет к заре, ты не можешь рисковать, выбирая окольные пути. Цена будет высокой — но вы разделите ее на всех.
Двадцать пять. Плеть взлетает и опускается, вырывая из-под кожи все больше сверкающих лучей. На площади так тихо, что звуки ударов звенят над ней подобно грому.
Заря собирается в груди Вайдвена, скручивается завихрениями протуберанцев в тугой огненный комок. В сердце рассветной звезды, что люди Эоры называют Солнцем.
Двадцать восемь.
Двадцать девять.
Сейчас.
Что за глупости — пытаться сковать рассвет железными цепями. Оковы плавятся, точно воск, и падают с его рук бесполезными обломками металла. Вайдвен выпрямляется, расправив плечи, и оборачивается к толпе.
Он знает, что они видят. Он всё ещё делит часть сознания бога, и он знает, что они видят: человека, коронованного ослепительным солнечным огнем; человека, из чьих глаз сияет заря; человека, в котором поровну крови и света. Вайдвен глядит, как люди в страхе отворачиваются и убегают прочь — среди них даже есть те, кого он видел в храме, сами последователи Эотаса — но не делает ничего, чтобы остановить их.
Другие остаются. Они опускаются на колени перед ним, как и тогда, в лиловом поле у его родной деревни. Вайдвен дожидается, пока на площади воцаряется тишина, прежде чем продолжить прерванную проповедь. Сейчас, когда в его распоряжении ресурсы Эотаса, слова долгой речи складываются ладно и легко, и Вайдвен ошеломительно точно знает, что люди, сейчас склонившие головы перед ним, пойдут на всё, чтобы исполнить его волю.
И он велит им подняться с колен.
Они не сразу осмеливаются подчиниться. Вайдвен ждет, чувствуя, как горячеет свет у него внутри: как же отвык от свободы народ Редсераса!.. но это не их вина. Вайдвен оборачивается к стражникам за его спиной, так же покорно стоящим на коленях и почти уже готовым к немедленному сожжению в лучах зари, и мягким шепотом напоминает им, что к ним это тоже относится. Он ведь пророк Эотаса, а не какой-нибудь там Воэдики.
Время наконец свершиться восстанию. Призывая людей встать под солнечный стяг с тремя звездами, он зовет их не как солдат и не как мятежников — но как пилигримов, исполняющих божественную волю. И если даже суждено им замарать кровью этот стяг — да будет так; кровь на нем обратится светом.
Вайдвен поворачивается к безмолвно глядящему в толпу Хатторту Бреттлу. Лицо того едва ли не белее снега. Взором Эотаса Вайдвен видит его страх: страх о жертвах, что повлечет за собой приказ пророка, страх о божественном гневе, способном стирать государства с лица земли.
— В твоих силах предотвратить это, — говорит Вайдвен. — Возвращайся к грейву Алдвину. Скажи ему, что Редсерас получит свободу любой ценой. В интересах Аэдира и самого грейва передать власть без сопротивления.
Хатторт колеблется, но страх оказывается сильнее. Он коротко кланяется и уходит; толпа по жесту Вайдвена расступается, позволяя ему пройти.
Вайдвен снова глядит на своих людей. Эотас ясно видит их души: души непримечательных ремесленников и прославленных паладинов из рыцарских родов, души безродных преступников и души аристократов, души, давно приютившие тьму, и души, до последнего гнавшие ее прочь. И Эотас видит в них надежду. В каждой из этих душ разгорается крохотный огонек света, в ком яркий, в ком едва тлеющий, но горят, горят поющие искры — и всего одно нежное дуновение ветра превратит их в негасимое пламя.
Вайдвен слепнет на мгновение, когда Эотас выпускает его из себя, снова разделяя их надвое. Но все так же ясно пылает солнечная корона, и все так же тепло у него в груди, и все так же хранят в себе свет людские души — пусть даже он больше не видит их.
Стоили того тридцать плетей? безмолвно спрашивает Эотас, гордо и горячо сияя лучистым огоньком где-то внутри. Вайдвен вдруг вспоминает, что совсем не чувствует боли, и тянется рукой за спину — но на месте страшных ран чувствует только гладкую кожу. Точно. Эотас ведь бог перерождения…
— Стоили, — говорит Вайдвен, — но ты заканчивай с этими своими искуплениями, дружище. Так ведь никаких плетей не напасешься.
Огонек смешливо мерцает в ответ. Вайдвен улыбается и задумчиво щурится на белые снежные хлопья, укрывающие помост с обломками цепей невесомым пухом. Он ведь теперь, получается, официально признанный государственный изменник и руководитель восстания.
Похоже, в ближайшее время у него будет ужасно много дел.
Комментарий к Глава 9. Восстание
[1] bias unit - нейрон смещения, используемый в нейронных сетях для достижения большей гибкости и лучшей генерализации. Здесь термин употреблен не совсем в прямом смысле, но концепцию можно считать похожей
[2] “синтаксический сахар” - синтаксические возможности в языке программирования, не влияющие на работу программы и вводимые в язык ради удобства человека
========== Глава 10. Переворот ==========
Хватает четырех дней.
Мятежи вспыхивают по всей стране, от крошечных деревень до крупных городов. Столица сплошь залита огнем; столько огня не принесли ей даже Зимние сумерки. Горят не дома — горят свечи. Ночью в городе светло, как днем. Амлайд Морай, один из выступивших против губернатора эрлов, говорит, что не видел ничего подобного за всю свою жизнь — а эрл Морай видел не меньше трети всей истории Редсераса, недаром уже седой.