Мысленно присоединив себя к группе лентяев и стараясь вести себя так же, как они, Валери без особой спешки помогала преподавателям собирать книги, а библиотекарю – сортировать их и укладывать на полки в алфавитном порядке. Она радовалась, что заняла руки, но это не мешало ей представлять во всех подробностях потенциальные события того дня. Когда она не была нужна в библиотеке и ее посылали на второй этаж в гуманитарные кабинеты, Валери приказывала Кларенсу намывать пол в коридоре (ей дали право распоряжаться этим мелким бездельником, который выполнял поручение только после трех вежливых просьб и хорошей оплеухи вместо четвертой), а сама брала за руку маленького Альби, и они вместе садились за учительский стол в кабинете литературы.
Он любил, когда Валери была с ним и читала ему вслух, а он просто нравился ей, потому что был милым ребенком, не похожим на остальных оболтусов-двоечников. Он с жаром убеждал ее, что в следующем году станет лучшим учеником, и она надеялась на это даже больше, чем он сам. Из всего, что окружало ее, только он мог на время сосредоточить на себе ее мысли: она исправляла его ошибки, гладила по голове, умывала, когда дети бросили ему в лицо горсть пыли, натирала раствором его разбитую коленку, потому что он не хотел идти к медсестре, которая всегда передавала его маме все сведения о его ушибах и заставляла ее думать, что он дерется в школе.
Альби тяжело дышал и часто кашлял, и Валери стала подозревать, что это не обычная простуда, и пыталась найти ответ на разумный вопрос: «почему его не лечили?».
(Мальчик, где твоя мама? Почему ты не с ней? ГДЕ твоя мама?)
Она дала себе обещание все-таки узнать причину, потому что от самого ребенка невозможно было ничего добиться: на вопросы он отвечал кашлем и только качал маленькой головой. Валери старалась не подпускать его к пыльным углам и не давать таскать многотомники; всю порученную ему работу она вдвое быстрее и без особых усилий выполняла сама, а во время передышки снова присоединялась к мальчишке: садилась рядом, слушала его тихий голос и фантазировала. К двум часам дня она уже не отпускала его от себя и ходила с ним даже в библиотеку, нагрузив свободную руку тетрадями по математике. Когда они в очередной раз пересекали внешний, самый близкий к главному входу коридор, мимо них пулей пронесся Кларенс, которого Валери на достаточно долгое время потеряла из вида, сосредоточив все внимание на Альби. Он чуть не сбил его с ног, и Валери крикнула ему вслед:
–Ах ты…! Быстро назад! Что я сказала тебе делать?
Пятиклассник резко остановился и, повернув к ней голову, выкрикнул с каким-то неестественным воодушевлением:
–Ты не представляешь, что случилось на скачках! Это как в той книге! – Его глаза смеялись, и рот не закрывался от восторга. – Так ей и надо, она сказала, что у меня грязный жилет, грязный! Он подставила подножку моему брату! Мне сказали, что там вся трава в крови, как в фильме ужасов!
Кларенс побежал дальше. Секунд десять она стояла неподвижно и чувствовала, как маленькая ручка Альби дрожит в ее крепко сжатой руке. Он дрожал только из-за того, что Валери так разволновалась: сам ребенок не очень понял, откуда этот переполох, и его слаборазвитое воображение не дало ему представить все, что наговорил Кларенс, всегда стремившийся преувеличить.
Когда Валери взяла себя в руки и окончательно успокоила Альби и себя саму, она узнала и всю правду о произошедшем. Разумеется, никакой облитой кровью травы не было и в помине: конь Виды, который всегда был очень спокойным и послушным, был таким и во время этих злополучных скачек, но произошло то, чего можно было ожидать, но никто, как обычно, не думал, что это случится всерьез. День был пасмурный, и люди понимали, что занималась гроза, но не отменили мероприятие. Зачем? Будь, что будет. Валери это прекрасно понимала, вспоминая поведение своего отца. Конь испугался молнии, которая резко сверкнула прямо у него перед глазами, и разбушевался, в конце концов сбросив Виду. Он поскакал в сторону столпившихся у беседки людей, но потом сам остановился и уже не знал, куда ему бежать. Загнанный зверь. Несчастное, ни в чем не повинное существо.
Вида не была сильно травмирована: она сама встала на ноги и, как оказалось, отделалась ушибами и легким испугом. Те местные, которые видели скачки, говорили, что она с самого утра вела себя странно – будто вовсе не хотела принимать участие в мероприятии. Валери тут же вспомнила, с каким отвращением Вида говорила о намечающихся скачках на вечеринке.
Виктор Гейнсборо сказал, что сам видел, как «конь чуть не убил его ребенка». Коня отвели в закрытое стоило. Выстрел был слышен даже в особняках за холмами. Потом вечеринка перенеслась в дом Гейнсборо, и сама Вида, когда все собирались ехать, предлагала гостям шампанское и хвалила блюда, которые для них приготовили.
Это происшествие смутило отца Кларенса, который был там, и он не поехал со всеми, а пришел забрать сына из школьного рабства, чтобы потом отправиться домой. Он разговорился с учительницей Кларенса, к которой питал глубокое уважение, выражая его дорогими подарками и личными премиями за особые достижения в преподавании, и Валери аккуратно подслушала весь их разговор. Судя по всему, Александр и Вида были дома с гостями, и с ними все было в порядке, но Валери не стало легче, потому что гнетущее ощущение не отпускало ее. Она чувствовала, как внешние реакции слабеют от урагана внутреннего волнения и поняла, что не может больше оставаться в школе. Она сделала уже достаточно для того, чтобы ее отпустили. Поцеловав в лоб Альби и сухо пожелав ему удачи в чем-то, она ушла. Несмотря на обещание узнать больше об этом ребенке и попытаться чем-то помочь ему, Валери почему-то казалось, что она вскоре забудет о нем, а он – о ней. Она шла домой пешком, быстро шагая и поднимая пыль с дороги.
Солнце стало просвечивать сквозь огромное облако, закрывающее небо. Это была уже не та грозовая туча, которая стала причиной недавнего происшествия, – она быстро уплыла, даже не выпустив дождь, – а серое, влажное, тяжелое облако, опустившееся на город полчаса тому назад. Заметно потеплело, и казалось, что вот-вот начнется дождь и смоет пыль, покрывавшую собой все.
Дом Асторов показался Валери неестественно большим и покосившимся, будто подгнившим у основания. Отца там не оказалось. Валери не знала, где он, да ей и не хотелось знать. Она сбросила жакет, поднялась в свою комнату и начала перебирать одежду: ей было необходимо занять руки, делать что-то, не прерываясь и не думая ни о чем. После десяти минут физической активности она все бросила и упала на кровать поверх разложенных вещей. Она приподнялась и поморщилась, посмотрев свой гардероб. Эти платья, юбки, чулки, кофточки, пояски, завязки, халатики, перчатки, жакеты, туфли, шляпки, браслеты и жемчужные нитки – все показалось ей таким глупым, таким примитивным и мерзким, что Валери с ненавистью скинула все на пол. Она обвела взглядом комнату, и ей стало еще противнее находиться в этом белом кукольном доме. Со стены ей кривил рожицу плакат «Книжная выставка Линдо», в нижнем углу которого был записан телефон Роки Харбора. Стол, на котором она не убирала с конца мая, все еще был завален учебниками, которые тоже смеялись над ней. Хотелось кричать, рвать и метать, громить все на своем пути, изрисовать стены углем или облить краской, вскрыть белые подушки и выбросить их из окна, повалить шкаф на кровать и уйти, уйти насовсем, неважно, куда. Вместо всего этого Валери вышла и аккуратно закрыла дверь, решив в ту ночь спать в другой комнате.
Я человек спокойный и уравновешенный. Я человек спокойный и уравновешенный. Я человек спокойный…
Она все равно не могла успокоиться: вернулось чувство, сопровождавшее ее всю дорогу домой, но которое невозможно было ни выразить словами, ни четко оформить в голове. Это пощипывающее изнутри ощущение жидким туманом заполняло все тело и захватывало мысли. Ее руки снова дрожали, и не получалось ровно дышать – Валери чувствовала, что случится что-то плохое, что так взволновавший ее случай – только предупреждение, предисловие к чему-то много худшему.