Скверно и другое. По ходу занятий день ото дня мне становится все
яснее, что учение мое близится к концу. Пока что мы вращаемся в области
теории. Но еще в Болгарии я слышал немало историй, подобных моей, и знаю,
что очень скоро на смену Гаррису явится Дуглас или кто-нибудь другой и
предложит мне конкретный план операции, который я должен буду не только
выучить назубок, но и выполнять на практике.
Единственная моя утеха в эти дни напряженного ожидания - Франсуаз.
Мое предположение, что после первойфизическойблизостинаступит
безразличие или досада, не оправдалось. Может быть, потому, что, как это
редко случается, в самом деле очень редко, Франсуаз оказалась женщиной
именно в моем вкусе. Мне хочется сказать, что у нее нет ничего общего с
теми, о которых говорят "сладкая женщинка". Сладкое всегда в конце концов,
а порой и в самом начале начинает горчить. Вы ищите холодный освежающий
напиток, а получается липкий сироп нежностей и воркования. С Франсуаз
подобные нежности не грозят. После нашейпервойбессоннойночи,
проведенной в опьянении, она ограничилась тем, что сказала мне сквозь
полуоткрытую дверь ванной комнаты:
- Ты оказался ужасно изнурительным, первобытным любовником. Хорошо,
что не все мужчины похожи на тебя.
Ее нежности и в дальнейшем мало чем отличались от этой, что все же
лучше, чем если бы она повисла у меня на шее и заныла: "Миленький, скажи,
как ты меня любишь!" Особенно если учесть, что рост у нее метр семьдесят
два и соответствующий этому вес.
Франсуаз обычно приходила под вечер. Программа ее визитов постоянно
была одна и та же - умеренное питье, умеренная закуска, самодеятельный
ужин и любовь без лишних разговоров. Другой, менее подозрительный человек,
вероятно, решил бы на моем месте, что женщина прочно и надежно привязалась
к нему. Я же придерживался того мнения, что мы вот-вот услышим друг от
друга нечто такое, чего мы всячески стараемся не произносить и что не
имеет ничего общего с отношениями двух полов.
Но вот в один прекрасный день господин Гаррис сообщил мне, что на
этом наши занятия заканчиваются, и безучастным голосом пожелал мне успеха
в их практическом применении.
Вечером, когда мы с Франсуаз, сидя, как обычно, под оранжевым
навесом, употребили привычные дозы алкоголяиобменялиськолкими
любезностями, я решил, что пора заговорить. Первым всегда вынужден
говорить более слабый. Таково правило игры, и тут уж ничего не поделаешь -
не я его придумал.
- Дорогая Франсуаз, твои остроты, хоть они и проверены временем,
довольно однообразны. Что ты скажешь, если мы переменим тему?
Эта реплика не выражала ничего примечательного, зато мой взгляд был
достаточно красноречив.
- А что ты скажешь, если мы переменим место? - вопросом на вопрос
отвечает Франсуаз. - Мы с таким упорством сидим под этим навесом, что у
меня появилось ощущение, будто я на всю жизнь сделалась оранжевой.
Она встает, спускается по трем мраморным ступеням и углубляется в
сад, куда мы ни разу не догадались пойти прогуляться. Я следую за ней и,
когда мы достигаем темной аллеи вдоль кипарисов, спрашиваю:
- По-твоему, нас подслушивают?
- А ты как считаешь?
- Трудно сказать...
- Говори тогда, что у тебя.
- Франсуаз, я хочу уехать в Париж!
- Ну и валяй. Счастливого пути.
- Не могу без тебя. Я хочу сказать - без твоей помощи.