– По предгорьям Серра‑де‑Синтра приятно прокатиться верхом, – сказал Кардью. – Сазерленд говорил мне, мозги у вас что надо. Математика, языки, все такое.
– Вот именно, и для прочего не оставалось времени. К спорту у меня способностей нет. К сожалению. И для командной игры не приспособлена. Вероятно, потому что росла единственным ребенком в семье, и к тому же…
Она прикусила язык. Едва не проговорилась: «К тому же у меня не было отца». Ведь теперь отец у нее был: Грэм Эшворт, бухгалтер. Отвернувшись к окну, Анна постаралась собраться с мыслями. Они проезжали мимо огромных вилл, утопавших в тропических садах.
– Многие европейские монархи отсиживаются в Эштуриле, пока идет война, – прокомментировал Кардью. – Столица изгнанников.
Он свернул с шоссе возле железнодорожной станции Эштурила и выехал на площадь, окруженную отелями и кафе. Кое‑где виднелись сады, пальмы и вытянутые клумбы роз. Один из таких садов плавно поднимался к современному зданию на склоне холма.
Миновали отель «Паласио» («наш» по отзыву Кардью), а за ним – «Парк» («их» отель), объехали современное здание на холме – как выяснилось, казино, – и Кардью указал своей пассажирке на узкий, заросший проезд и ворота в живой изгороди над казино: задний въезд во владения Уилшира.
Они поднимались все выше, к самой вершине холма, проезжая сады знати, где за высокими оградами вздымались к небу финиковые пальмы и торчали остролистные вееры вашингтоний и других пальм, где вспыхивали порой угрюмым лилово‑пурпурным пламенем бугенвиллей, стремившиеся перебраться через ограду. Поправив солнечные очки на носу, картинно выставив локоть в открытое окно автомобиля, Анна прикинула: еще бы закурить очередную сигарету – и прямо‑таки актриса, кинозвезда, возвращающаяся в собственную виллу на Ривьере.
– Так я и не поняла, нравится ли вам Уилшир, – вздохнула Анна, любуясь своим отражением в боковом зеркальце.
Кардью тупо уставился в лобовое стекло, как будто узор из мертвых, разбившихся насекомых мог подсказать ему верный ответ. Они уже проехали замысловато украшенные ворота, высокие стены сошлись с обеих сторон и оставили проем между широкими каменными столбами, украшенными капителями в виде гигантских ананасов. Над воротами перемычка с выложенной изразцами надписью: «Quinta da Aquia», в кованых металлических воротах замысловатый вензель – «QA».
– Вот вам иллюстрация к характеру Уилшира, – ткнул пальцем Кардью. – Раньше вилла называлась «Quinta do Cisne» – «Дом лебедя». Он купил ее и переименовал в Кинта‑да‑Агия – «Дом орла». Шуточка вполне в его духе.
– А в чем шутка‑то?
– Он торгует и с американцами, и с немцами. В обеих странах орел – национальная эмблема.
– Может быть, это просто любезность?
– Любезность?
– Старается, чтобы все чувствовали себя как дома… все, кроме Марджори, – поправилась она.
До самого порога вела мощеная дорожка с черно‑белым геометрическим узором, точь‑в‑точь как лиссабонские тротуары. По обе стороны тянулись розовые олеандры, очень старые, почти уже деревья, а не кусты. Олеандровая аллея заканчивалась перед домом площадкой с фонтаном посредине, вода щедро изливалась из пасти дельфина. От фонтана уходила к невидимой глазу ограде лужайка, крутая мощеная тропа сбегала в глубь сада, к задней калитке, ведущей хозяина прямиком к разорению. Отсюда было видно все: дома и пальмы на главной площади Эштурила, вокзал, а дальше – океан.
Дом, хотя и просторный, показался Анне почти нежилым – ей бы понравилось множество флигелей и пристроек, нечто естественное, порожденное прихотью владельца, его большими или меньшими финансовыми возможностями, но это строение было однажды спланировано, выстроено от начала до конца и навсегда застыло в таком виде.