На Тегеранской конференции Сталин посулил казнить сто тысяч германских офицеров и предупредил, что ему понадобится четыре миллиона немецких рабов – таковы были его точные слова, – чтобы отстроить Россию. Для цивилизованных людей, таких, как Черчилль и Рузвельт, подобные разговоры нестерпимы. Нам бы только добавить катализатор… – Он беспокойно зашевелился на стуле, словно у него свело ногу. – Полагаю… смерть фюрера решит проблему.
В комнате было тепло, но Фосса пробрала дрожь, как если бы он ступил в воду, а водоем оказался чересчур глубоким и холодным.
– Запланированная акция?
– Одна из. – Голос его собеседника звучал так устало, как будто все акции планировал он лично. Фосс постарался не вникать в его слова, слишком велико и страшно было их значение.
– Я упустил из виду развитие нашей атомной программы. Союзников это заинтересует. Они знают, что технический потенциал у нас имеется… Можем ли мы их заверить?..
– Там, в конверте, все есть.
– Каким временем мы располагаем?
– Мы рассчитываем на некоторый прогресс… к весне, как обычно, а результаты будут самое позднее летом. Русские вернули себе Житомир и перешли польскую границу, они всего в тысяче километров от Берлина. Союзники бомбят нас без продыху. Города превращаются в руины, заводы и фабрики работают в лучшем случае на половину мощности. А наши самолеты не долетают до новых заводов, которые русские построили за Уралом. Медведь становится все сильнее, орел же слабеет, и зрение его меркнет!
Больше говорить было не о чем, и Фосс вернулся к столу, где его ожидали три толстые папки с документами. Он сел и потянулся было к лампе. Рука опустилась на его плечо, сжала – так, успокаивая и подбадривая, клал ему руку на плечо отец.
– Вы нам очень нужны, – услышал Фосс. – Вы лучше всех сумеете разобраться в этих бумагах, но мы выбрали вас не только поэтому. Об одном прошу вас: не делайте в Лиссабоне тех ошибок, которые вы натворили с мадам Лараш. Слишком велики ставки. Речь идет о спасении или гибели нации.
Рука отпустила его плечо. Человек с грудным, сдавленным голосом вышел из комнаты. Фосс сидел до шести утра, просматривая документы по атомной программе и чертежи ракет Фау‑1 и Фау‑2.
20 января 1944 года Оливье Меснель получил испанскую визу. 22 января Фосс сел в тот же ночной поезд, что и Меснель; поезд отходил с Лионского вокзала и шел на юг в Лион и Перпиньян, в Порт‑Боу пересекал границу и далее следовал в Барселону и Мадрид. Меснель почти не выходил из своего купе. В Мадриде француз остановился на два дня в дешевом пансионе, а затем, вечером 25‑го, пересел на поезд до Лиссабона.
На вокзале Санта‑Аполония в Лиссабоне поезд остановился ближе к вечеру следующего дня. Шел дождь; Меснель, в слишком широком пальто и надвинутой на глаза шляпе, уныло побрел с вокзала на монументальную площадь Террейру‑ду‑Пасу. К удивлению Фосса, центр города в невоюющей стране был защищен мешками с песком и строго охранялся. Он шел по пятам за французом по Байше и Авенида‑де‑Либердаде к площади Маркеш‑де‑Помбал, и вскоре Меснель, волоча ноги – видимо, от голода, – вошел в маленький пансион на Руа‑Бранкамп. Наконец‑то Фосс мог остановить такси и отправиться в немецкое посольство на улице ду‑Пау‑де‑Бандейра в Лапа, скромном пригороде столицы. Полковник СС Райнхардт Волтерс уже два дня ожидал офицера из Франции, но тем не менее обошелся с ним приветливо.
13 февраля глава абвера адмирал Канарис, руководивший всеми органами военной разведки и контрразведки, был выведен из крепости «Майбах‑2» под конвоем офицеров, присланных Кальтенбруннером из PCXА – Главного управления имперской безопасности. Адмирала сопроводили в его временное жилище на территории охраняемой зоны и дали время упаковать вещи, а затем отвезли в его собственный дом в Шлахтензее.