Но именно этого Анна и не могла сделать, не могла отбросить скомканные страницы и начать с нуля. То, что случилось, останется в ней навеки. Эту перемену придется принять, скрыть в себе, спрятать от всех. И почему‑то – непонятно почему – в этот миг Анна подумала о матери.
Она позавтракала, то есть выпила кофе. Кофе тонкой струйкой стекал в перехваченное горло, твердую пищу она не смогла бы проглотить. А потом Кардью повез ее на работу вдоль нестерпимо синего моря.
Рассвет проник и в комнату Сазерленда в посольстве и застал его в углу кабинета. Он так и просидел всю ночь, с тех пор как получил известие о неудавшемся покушении, курил – наконец‑то позволил себе – трубку за трубкой. Опустевший кисет валялся теперь на полу среди рассыпавшегося крепкого табака и горелых спичек, пепельница на подлокотнике кресла давно переполнилась. Сазерленд успел за ночь передумать все думы, вспомнить все, что случилось с ним в жизни, даже то, о чем он никогда не позволял себе вспоминать, – о том, как в 1940 году он получил извещение: она погибла при воздушном налете. Как он справился с горем? Что ж, все кого‑нибудь да потеряли, на фронте или во время бомбардировок, чем он лучше других? И вот он сидит в кабинете, измученный, опустошенный, и его усталость так велика, что затопила все внутри, проникла в кости и пропитала мозг.
Ответственность. Ричард Роуз носил ее легко, словно летний костюм, но Сазерленду на плечи ответственность ложилась тяжким ярмом. Потери, понесенные в тех или иных операциях, превращали его мозг в кладбище или мастерскую гробовщика. Нет, на этот раз он не допустит ошибки. Он вытащит Карла Фосса, агента под кодовой кличкой Чайльд‑Гарольд. Вытащит его. Этот человек всегда поставлял им точную и честную информацию, и теперь, после неудавшегося покушения (и если учесть все, что рассказала им Анна), его жизнь в опасности. Прикрытие военного атташе германского посольства – стены из тончайшей бумаги. Как только Роуз явится поутру, Сазерленд прикажет ему начать операцию по спасению. К вечеру Фосс будет уже на борту самолета, направляющегося в Лондон.
Роуз бодро постучал в дверь ровно в девять утра. Вошел и подумал, что кабинет еще пуст: распахнувшаяся дверь скрыла кресло, на котором скорчился Сазерленд.
– Мы сегодня же вытаскиваем Фосса, – приветствовал его Сазерленд.
– Доброе утро, старина! – Роуз развернулся к нему на пятках. – Я пришел обсудить эти шифровки…
– Покушение провалилось, он как поросенок в картонном домике… один порыв ветра, и крыша рухнет ему на голову.
– Честно говоря, странно, что его еще тут нет. Он‑то узнал о провале раньше нас. Ему бы следовало сразу бежать сюда… если ничто ему не помешало.
Сазерленд был сбит с толку. Он ожидал, что Роуз будет возражать. Роуз терпеть не мог вытаскивать агентов, терять источники информации. Сколько они спорили…
– Ты проверил, где он сейчас, старина? – продолжал Роуз.
– Еще нет.
– Что ж, если он и сегодня пойдет на службу, значит, не считает ситуацию безнадежной.
– Мы вытаскиваем его, Ричард. Я не позволю…
– Конечно, вытаскиваем, но не можем же мы проехаться по улицам Лиссабона, выкликая его имя, а, старичок?
Старик, старина, старичок… Ты мог бы звать меня «Сазерленд», подумал он, вставая с кресла. Электрические иголки кололи руку, левая нога онемела.
– Ты не заболел? Что‑то уж очень бледный.
– Сидел всю ночь, – ответил Сазерленд, пытаясь пробудить к жизни непослушную ногу.
– Осторожнее, старина!
Мир на уровне пола выглядел непривычно. Ландшафт из ковра и мебельных ножек, запах пыли, солнечные пятна на ковре. Этого Сазерленд понять не мог, не мог и высказать вслух свое непонимание.