У этого Консула некой неопределенной державы я должен получить разрешение отплыть на маленьком судне с острова в Сан-Франциско.
Разрешение у меня уже есть -- внушительный документ на нескольких языках, живых и мертвых, с красными печатями на тяжелом пергаменте. Как только придет само судно, я могу продолжить свое сомнительное путешествие через Тихий океан, по крайней мере. А тем временем Консул выдал мне ордер на постой на двенадцатом этаже. Подо мной -- пустые кабинеты с таинственными золотыми буквами на стеклянных дверях... "Q.E.S. Развивающий Лимитед", "P.S. Фах", "Минеральные Перрито".
Большая голая восьмиугольная комната. С одной стороны в пространство выдается ненадежный балкончик. Консул отваживается ступить на него, я не рискую, и ветер сдувает его очки -- они кувыркаются и блестят на полуденном солнце, уносясь прочь.
Было время, когда на побережье, где на сотню футов в бухту уходит пирс, можно было спуститься -- и подняться оттуда -- на чем-то вроде лыжного подъемника. Теперь он весь зарос лианами, а механизм заржавел. Неважно: есть пешая тропа. Консул говорит мне, что на берегу никто не остается из-за непереносимой застоявшейся жары и какой-то разновидности весьма ядовитых летучих скорпионов.
-- Даже зубная паста прокисла. Вот так вот все плохо.
-- Как зубная паста может прокиснуть?
-- В России может. Это нормально.
Она улыбнулась мне всеми своими зубами. Это нервирует. Ошеломляющее зрелище.
-- Если я улыбаюсь, это значит, что мы под наблюдением. Если хмурюсь, значит, как вы говорите, ОК.
-- Водосвинкой пахнет. Это самый крупный из всех грызунов, -- без выражения произнес он.
-- Почему вы так уверены?
-- В России всё -- наверняка. На Западе -- ничего. В этом-то вся и разница.
-- Если прокисает зубная паста, то ничего уже не остается.
-- У нас есть поговорка: зубы знают больше задницы.
-- Еще бы. Они во всем первые.
-- А когда ничего не отстает, тогда всё -- первое. Это нормально.
-- Гласность: когда все дозволено и ничего не достать.
-- Век информации, когда только информаторы переполно информированы.
-- Вы хотите сказать -- полно информированы?
-- Нет. Я хочу сказать -- переполно. Переполнены информацией, как готовый лопнуть мочевой пузырь.
-- Или не доенная корова.
-- Пока есть доильщики, будут и коровы.
-- Даже если уже нечего будет доить.
-- Следует ли... голосом монарха сеять смуту и дать сбежать псам войны...
Война на улицах. Я иду в центр на черный рынок, где тот, с кем я иду, может обналичить чек. Площадь Шеридан, кажется, -- довольно близко, но такси, мчащееся с огромной скоростью, высаживает меня на Ирвинг-плейс. Я вижу лодку на козлах, пахнет морем. Пешком дохожу до Рыбацкого Причала. На углу. Вижу воду у самых моих ног -- глубокую, чистую и голубую. Я весь в крови и грязи. Иду с посохом, пытаюсь найти дорогу домой. Помимо этого -ломки. Дома у меня осталось немножко дряни, если я когда-нибудь найду туда дорогу.
В странной квартире. Я в постели, дверь спальни открыта, и в соседней комнате горит свет. Потом свет гаснет. Я встаю с кровати, в руке -пистолет. Парадная дверь выходит на улицу. Я вижу, что большой свет выключен. Снаружи проходят какие-то люди. В углу стоит стол с какими-то бессмысленными приборами -- я знаю, что они связаны с чем-то ядерным. Похоже на старый набор конструктора или обломки радиомачты KANU. Иэн ушел в бар для голубых. Сейчас 5 утра, и я решаю, что он остался где-то ночевать. Вернувшись в спальню, замечаю, что на мне серые замшевые перчатки, отчего стрелять из самовзводного пистолета было бы сложно.
~~~
В цианистой камере с несколькими другими осужденными. Мы лежим на металлических койках с отверстиями -- фактически, на сетках. Вот палач -он карлик или, по крайней мере, безногий, -- вносит яйца с цианистым калием, и я слышу его запах. В одном углу камеры -- раковина, и в ней немного воды.