Пыталось не отставать от старших и новое поколение. Правда, на щедрые подачки родителей далеко не уедешь, но тем не менее оголтелая молодежь тоже изощрялась, как могла. Конечно, избранных было немного… А основная масса жила бедно, скудно, в повседневном труде…
Албаст занятия не посещал, однако было исключение. Дело в том, что предмет «история Кавказа» вел известный в республике ученый, профессор Смородинов. Смородинов был не только историком, но и археологом, на основании своих раскопок он воссоздавал историю древнего Кавказа с незапамятных времен. Он выдвигал и эмпирически обосновывал смелые, можно сказать, революционные научные открытия в эволюции аборигенов Кавказа. Конечно, теорию Дарвина он не опровергал, но аргументированно доказывал, что местные жители по уровню мышления и развития находятся если на вровень, то чуточку выше неандертальцев, и если бы не влияние севера, то Кавказ так и остался бы далеким от цивилизации. Эти безапелляционные выводы «подтверждались» многочисленными археологическими раскопками в виде разбитой утвари и костей с черепами.
Теория Смородинова имела такой успех, что идеологи республики расширили аудиторию профессора от студенческой до телевизионной. Он так часто мелькал на экране, что его видели чаще, чем дикторов телевидения. Не выдержав издевательств, вайнахи стали робко возражать маститому ученому. Тогда Смородинов посадил в студии рядом с собой лучших учеников, чеченца и ингуша, которые в нужный момент дружно кивали умными головами.
Изыскания Смородинова носили столь фундаментальный характер, что для развития успеха при его кафедре открыли археологическую школу, с полным набором амуниции, техники и так далее. Из бюджета полилось щедрое финансирование, для ученого выделяется шикарная квартира, мебель, дача и другие блага. Вскоре рабочие завода «Красный Молот» единогласно избирают Смородинова делегатом съезда КПСС, и он автоматически кандидат в члены бюро обкома партии.
Благодарность Смородинова столь велика, что он вдруг выясняет: вайнахи вовсе не автохтоны11, а пришлые с востока, и поэтому депортация чеченцев и ингушей 1944 года носила знак исторической справедливости – возвращение к исконным степям. Правда, эта теория не получила широкой огласки, так как сталинский указ о выселении уже был осужден партией и придавать позорной истории новую огласку не стоило. Лучше умолчать, а теорию «под сукно»; и вообще Смородинову рекомендуют умерить пыл, а то под фундаментированную горшками критику стали подпадать не только целые народы, но и ректор университета, и секретарь райкома, и даже редактор республиканской газеты. Смородинов четко чувствовал ритм времени и, не поддаваясь соблазну политической борьбы, вновь углубился в лекционную и археологическую деятельность.
Читал Смородинов лекции увлеченно, интересно, с актерским мастерством. Студенты любили посещать занятия маститого ученого, с открытым ртом они ловили каждое слово профессора. Но главное, Смородинов был не просто преподаватель, он входил в политическую элиту республики. Только поэтому Албаст Докуев вынужден был регулярно посещать занятия историка, иной шаг был бы служебной опрометчивостью. Ему лекции не нравились, а горшочки и черепа вызывали отвращение. Так продолжалось всю сессию, и вдруг Смородинов буквально разбудил задремавшего в нудной атмосфере Докуева, он упомянул его родное село – Ники-Хита. Оказывается, в этом месте стоял долгое время лагерь гуннов, что подтверждают раскопки в кургане возле села, о котором много знает интересного и сам Докуев. Не раз он обходил это страшное захоронение, потому что там водится много змей. Но что самое интересное, ценности степняков спрятаны не в кургане, а, по его глубокому убеждению, под старым буком, который, к сожалению, нынче произрастает на территории личного земельного надела «неких Самбиевых – отсталых элементов общества, даже дикарей». В интересах науки Смородинов ведет процесс об отчуждении земельного участка Самбиевых в пользу государства и придании ему статуса исторического заповедника.
После лекции ученый буквально атакован комсомольским активистом. Выяснилось, что у Докуева давняя любовь и привязанность к истории родного края, особенно к археологии. Любезность, щедрость и любознательность Албаста столь велики, что он быстро сдружился со Смородиновым. Оказывается, ученый не только знаток древних ископаемых, но и выдержанных вин и коньяков, а также не брезгует и водкой, тем более под обильную закуску.
Вскоре состоялась экспедиция на место великого захоронения. В поездке археологов-энтузиастов сопровождали две красавицы-комсомолки. На возвышенности, у края Ники-Хита, Смородинов показывал, где стоял лагерь хана, где был его шатер, как он ел, сколько имел жен и так далее. На старый бук Самбиевых любовались с особой жадностью.
– А золото там есть? – не выдержал Докуев.
– Ну-у, насчет золота не знаю, но исторические ценности есть наверняка. Я думаю, что они надежно упрятаны под мощными корнями великана. Об этом кладе в древности знали, есть даже письменные подтверждения. Просто знать одно, а суметь этим овладеть – совсем другое… Вот пойди покопайся – сразу найдется тысяча желающих обогатиться несметным добром. Так что все это непросто.
– И многие об этом знают? – вкрадчиво спросил Албаст.
Историк едва улыбнулся.
– Во-первых, это просто гипотеза, мои догадки. И добро – это не золото, а предметы той эпохи. Во-вторых, это все опубликовано, и не раз… И, в-третьих, – ученый замялся, – я что-то стал тебя побаиваться.
– Да что вы?! – просиял Докуев. – Оставим эти сказки, поедем лучше в то ущелье, где так красиво… Будем наслаждаться женственной современностью, чем мучиться загадками прошлого.
– Заманчиво! – поднял вверх палец ученый.
…Ночью Албаст плохо спал. А под утро ему приснился кошмарный сон, будто он откопал сокровища хана. Их было так много – целый сундук. Под впечатлением сна он ходил еще несколько дней, даже наяву грезил сокровищами, только почему-то сундук превратился в целое подземелье, наполненное богатством целого мира. Он перечитал «Графа Монте-Кристо» и вовсе заболел галлюцинациями. Потом он зачастил в родное село. Издалека, уйдя в лес, он тщательно в бинокль изучал местность, строил схемы, чертил карты, он оберегал бук от посягательств. Ему мешали Самбиевы, но еще более ненавистен был Смородинов. Был момент, когда Албаст подумывал, как бы ученого убить. После долгих размышлений он решил эту мысль схоронить, временно. На первом этапе ему мешают Самбиевы, и вполне вероятно, что именно Смородинов поможет очистить бесценный участок от этих сукиных детей. Но с другой стороны, государственный заказник – тоже не бесхозная территория. И положение может стать даже хуже, чем иметь дело с этими голодранцами.
Взгляд Докуева-младшего стал туманно-мечтательным. Только теперь он не терзался мыслью о политической карьере. Должность первого секретаря обкома стала для него низменной, даже обременительной. Эти секретари будут у него в услужении, и он будет определять – кому какой пост занимать в этой республике, да что там республика!.. Ой!.. От дальнейших мыслей ему становилось страшно, даже дыхание учащалось… Но это неизбежно! Такова его участь! Его планида!
Албаст уединился. К радости родителей, все дни пропадал в своей комнате – ни друзья, ни машина, ни девушки, ничто другое его не соблазняли; все померкло в блеске сокровищ.
Летнюю экзаменационную сессию он сдал как никогда успешно. Только на экзамене по истории Кавказа боялся встречи с профессором, думал, что прочитает ученый недобрые мысли в его глазах.
– Что ж вы, молодой человек, совсем пропали? – подшучивал Смородинов. – Стали каким-то угрюмым, озабоченным? А как наши комсомолки-активистки?
Пытаясь улыбаться, Албаст ответил, что у него возникли неожиданные проблемы в семье из-за его беспутного поведения.
– А-а это серьезно, серьезно! – высказал озабоченность ученый. – Родителей надо уважать. А чтобы как-то развеяться, нам бы не мешало повторить экскурсию в те же места, в том же составе… Ну, как, согласен? Тогда отлично!