Хм-м, пока по информации выходило довольно пусто. Но что ж, нужно далее делать полагающееся. Измерили рост: чуть более пять с половиною футов. Осмотрели тело – на предмет особых примет. И таковые нашлись – не хватает двух фаланг на мизинце левой руки. Причина смерти довольно очевидна: выстрел в сердце. Судя по входному отверстию – с самого близкого расстояния. Ну, а теперь самое творческое занятие. Горлис достал из специальной своей походной сумки планшет с листами бумаги для рисования и специальный мягкий Bleistift или, как по-тюркски говорили в Русланде, «карандаш». Конечно же, австрийского производства Koh-I-Noor (да не обманется любезный читатель, подумав, что речь идет о знаменитом восточном алмазе, нет, такое громкое имя получила цесарская новинка – облеченный в деревянную одежду графит). Поработав у Видока, Натан набил руку на том, чтобы делать портреты с убитых, но так вроде они живые. (Сказано, будто про демиурга, но, между нами говоря, в сии минуты Горлис отчасти именно таковым себя и чувствовал.)
Когда сделал портрет, прошелся по соседям-торговцам. (Они бы с радостью и сами в лавку набежали, любопытство – сильнейшее чувство, да кто ж их пустит.) Выслушал советы – волосы у Гологура лежали не так, а этак, эвон, как у того прохожего. Глаза при общении были прищурены не этак, а вот так (и рассказчики начинали усиленно щуриться, некоторые довольно удачно, так что между ними даже появлялась сходство). После внесения изменений окружающие пришли к выводу, что да – теперь похоже. И даже очень, как живой, упокой, Господи, его душу. Хоть и вредный был, шельма, а всё ж Божье создание. Вернувшись в лавку и посмотрев на убитого новым взглядом, знающим, Натан набросал еще два экземпляра портрета. Два забрал себе, а один отдал Дрымову. Договорились, что частный пристав возьмет портрет да пообщается с городскими ямщиками. Причем лучше, чтобы сам, потому как квартальным, не говоря уж о нижних чинах, сие поручать нельзя – уж больно бестолковы (или изображают из себя таковых, чтобы не иметь личной ответственности).
Тем временем нижние чины занялись досмотренным телом несчастного. Обернули его в несколько слоев тканью, перевязали веревками. Найдя за недорого телегу, две доски, тройку больших гвоздей и арендовав лопаты, повезли хоронить на городское кладбище, расположенное просто напротив Рыбных рядов. Яму для этого по приказу Дрымова на православном участке кладбище уже приготовили.
Проделанная работа, упорядоченная, плановая, произвела исцеляющее действие. И начальное отчаяние, свойственное молодым порывам, уступило место спокойной уверенности: сделано, что должно, теперь будем идти далее. Но, доверившись сему чувству, Натан чуть было не совершил большую ошибку, готовясь покинуть помещение. Вот просто стоял уж у двери и окидывал всё последним взором. Однако червь сомнения таки выбрался наружу: «А всё ли ты, Танелю, осмотрел, не слишком ли торопишься?» И господин Горлиж показал всем – давайте-ка, мол, вернемся назад. Дрымов, который никуда не торопился, кивнул головой, соглашаясь.
Натан прошелся кругом по внутренности лавки – медленно, задумчиво. Навроде всё верно, ничего не упущено. В том углу – ящики, в том – мешки разного размера. В центре – бочка, по стенам и меж стенами по углам на разных уровнях – гирлянды вялой рыбы. Что тут еще смотреть?.. И тут вспомнилось, вот просто перед глазами встало важное наставление Видока: в сомнительных местах непременно искать тайники. А для сего нужно, во-первых, простучать все поверхности, стараясь учуять пустоты, во-вторых, осмотреть всё из разных ракурсов как изнутри, так и снаружи, а еще лучше замерить, ища фальш-стены, фальш-панели или же более изобретательные тайники.
Горлис вышел наружу и увидел, что этак каких-либо несоответствий в размерах стен тут не определишь: в рыбном ряду с двух сторон были ровно такие же лавки, стандартные и не сказать чтобы прихотливые на вид. Что еще внутри может быть не так? Пол земляной, однако, на всякий случай и его простучал – нету ли за землей пустот. Нету. Стены тоже отвечали ровным звуком обычного одесского ракушняка. То есть результату никакого, за исключением того, что прибежали соседи со смежных лавок.
– Звали?
– Не звали. Идите! – неприветливо сказал Афанасий.
Ну, делать нечего, не нашел, так не нашел. Надо-таки уходить…
Дрымов старательно закрыл дверь на замок. И набежавшим зевакам сообщил, что в лавке ничего ценного нет. А есть убивство. И ежели кто хочет иметь к нему отношение, то пусть в гологуровскую лавку лезет. Таким желающим Афанасий Сосипатрович раз то, раз так, да раз этак… (самым мягким было – «руки оторвет».) А то и в тюремное отделение большого съезжего дома на месячишко посадит. (Этого в Одессе вправду боялись: все знали, сколь тяжелы условия в переполненных, скученных камерах. Тюремный замок давно собирались построить и место для него присмотрели – тут, в полудюжине кварталов, за окраинной Рыбной, прости господи, улицей. Да всё руки не доходят. Понятно же, что Городской театр важней Городской тюрьмы.)
Отойдя довольно далеко, Натан оглянулся, чтобы последний раз посмотреть на Рыбный ряд. Отсюда было хорошо видно, что за крыши над ним. И сделалось очевидным, что над всеми лавками люки были простой конструкции и лишь над гологуровской – более замысловатой. Натану припомнилось, что, кажется, внутри лавки есть специальное ограждение для механической конструкции люка. И кажется, довольно объемное. А вот его-то он как раз и не простучал. То есть – опять же совершил ошибку.
– Постой, Афанасий! – сказал Натан. – Надобно еще раз вернуться.
Дрымов на сей раз посмотрел на него крайне недовольным взором. От него Натан даже поежился. И подумал, едва ли не впервые, как же тяжело, несладко, а пожалуй, что кисло общаться с частным приставом, не имея защитной оболочки «господина Горлижа».
– Афанасий, вправду, нужно. Сам посуди. Вот, глянь-ка отсюда. Видишь, конструкция щита на крыше над гологуровской лавкой сложнее, чем у всех прочих? А деревянный кожух внутри лавки мы… я не простучал. И не оглядел. А вдруг там имеется нечто важное?
Дрымов внимательно всмотрелся в нужном направлении, осмыслил увиденное и смягчил свой взгляд на возвращение. Они пошли обратно…
Когда во второй раз открыли лавку, то, конечно же, вперились в потолок и деревянный кожух, в котором пряталось механическое устройство для выдвижного щита. Натан пожурил себя за прежнюю невнимательность и отметил, что сия конструкция действительно больше, чем требовалось бы. Да и вообще – зачем она? Какой смысл прятать от взгляда выдвижные скобы люка?
В четыре руки подтащили к нужному месту бочку, уже освобожденную от убитого, и надежно накрыли ее крышкой. Натан взобрался на бочку, потом несколько опасливо (кто знает, а вдруг там крысы, или гвозди вострые, или еще что?) полез рукой в кожух и… И действительно вытащил из нее мешок, точнее, при более близком взгляде – сумку.
– Во-о-она как, – выдохнул изумленно Дрымов.
Горлис спрыгнул с бочки. Держа сумку левой рукой, правой достал самый чистый из пустых ящиков для свежей рыбы и поставил его на пол вверх дном. Сверху положил найденную сумку и начал ее рассматривать, стараясь унять биение разволновавшегося сердца. Это было нечто вроде армейского ранца, сделанное из очень плотной ткани. Натан заглянул внутрь и увидел там аккуратно сложенные по отделениям свертки из плотной и чистой ткани. А в них были предметы барской мужской одежды – хорошего покроя и дорогой ткани: штаны, сорочка, жилет, сюртук, а также туфли, недешевые, со стальными квадратными пряжками. И чистые – что в грязной улицами Одессе много значит. Натан на миг задумался и вновь полез на бочку. Теперь уж прошелся рукой по всей внутренности деревянной конструкции. И вытащил еще одну сумку округлой формы. Уже по одному этому просто было догадаться, что в ней. И действительно – внутри оказался цилиндр. По последней, по крайней мере, для Одессы, моде. Горлис внимательно осмотрел и ощупал все вещи: в них ничего не было. Потом понюхал подмышки рубашек. И снова замер. Вещи были абсолютно чистыми (что в Одессе из-за грязи в дождь и пыли посуху – непросто), однако, судя по запаху, после стирки всё же разок и ненадолго надеванными. Находка была необычной и быстрого, сходу, объяснения не имела.