Из кухни вышла мать, в большой миске она несла запеканку из тапиоки.
– Я тебе говорил, – с ухмылкой обратился к ней Карл, – что я ему сказал? Что я бы его взял, расти в предгорьях яичница с ветчиной – пусть пасется на здоровье, как старина Истер.
Гитано сидел, не поднимая глаз от тарелки.
– Жаль, что он не может остаться, – сказала миссис Тифлин.
– Давай не будем, – сердито прервал ее Карл.
После еды Карл, Билли Бак и Джоди перебрались в гостиную – немного посидеть, – Гитано же, безо всяких «до свидания» или «спасибо», сразу вышел из дому через кухонную дверь. Джоди украдкой поглядывал на отца. Знал – отец сам себя стыдится.
– В наших краях полно этих старых пайсано, – сказал Карл Билли Баку.
– Да ведь они двужильные, – заступился за них Билли. – Белым в жизни до таких годов не проработать. Видел я одного, самому сто пять лет, так он еще верхом ездит. Найди-ка среди белых такого старика, как Гитано, чтобы протопал пешком двадцать или тридцать миль.
– Что им износу нет, это факт, – согласился Карл. – И ты, значит, хочешь за него слово замолвить? Пойми, Билли, – начал объяснять он, – я и без лишних ртов едва держусь на плаву, того и гляди приберет наше ранчо Итальянский банк. Ты же знаешь это, Билли.
– Ясное дело, знаю, – сказал Билли. – Будь ты богатый, какие разговоры.
– То-то и оно, а ведь у него и родственники есть. Зять и двоюродные прямо в Монтерее. Пусть к ним и идет, а при чем здесь я?
Джоди тихонько сидел и слушал, а в ушах стоял негромкий голос Гитано и его неопровержимое: «Но я здесь родился». Было в Гитано что-то таинственное, как в самих горах. Горные хребты тянулись далеко, сколько хватало глаз, но за самым последним взмывшим к небу хребтом скрывалась огромная неведомая страна. Так и Гитано – он был стариком, пока ты не вглядывался в его подслеповатые темные глаза. В их глубине таилось что-то неведомое. Говорил он слишком мало – не догадаешься, что там у него внутри. Джоди так и тянуло к сараю. Пока отец говорил, он соскользнул со стула и бесшумно вышел из дому.
Тьма была непроглядная, и далекие звуки гор доносились четко и ясно. Из-за холма слышалось позвякиванье колокольчиков – это ехала по проселочной дороге бригада лесорубов. Джоди осторожно пробирался по темному двору. В окне комнатки в сарае горел свет. Ночь всегда несла с собой тайну, поэтому Джоди тихонько подошел к окну и заглянул внутрь. Гитано сидел в кресле-качалке, спиной к окну. Правой рукой он делал перед собой какие-то плавные движения. Джоди толкнул дверь и вошел. Гитано резко выпрямился и, схватив кусок оленьей кожи, попытался прикрыть им что-то у себя на коленях, но кожа соскользнула на пол. Джоди, пораженный, смотрел на руки Гитано – в них была изящная и тонкая рапира с золотистым эфесом в форме корзинки. Острие выходило из него пронзительным темным лучиком. На эфесе виднелись прорези и тонкая резьба.
– Что это? – спросил Джоди.
Гитано лишь обиженно взглянул на него, подобрал упавший лоскут оленьей кожи и решительно завернул в него прекрасное острие.
– Можно посмотреть? – Джоди протянул руку.
В глазах Гитано полыхнули сердитые огоньки, и он покачал головой.
– Где вы ее взяли? Откуда она?
На сей раз Гитано посмотрел на него внимательно, словно в размышлении.
– Досталась от отца.
– А ему? Ему от кого?
Гитано перевел взгляд на длинный сверток из оленьей шкуры.
– Не знаю.
– Он никогда не говорил?
– Нет.
– И что вы с ней делаете?
Гитано слегка удивился.
– Ничего. Просто храню.
– Может, все-таки покажете?
Старик медленно развернул острие, на секунду позволил свету лампы скользнуть по нему. Потом снова завернул.
– Теперь иди. Я хочу спать.
Он задул лампу, не успел Джоди выйти за дверь.