– Мам, – начинает он снова. – Возможно, я и правда там поживу…
– А готовить вам кто будет?
– Макс неплохо готовит, на самом деле… просто я забыл сходить в магазин.
– Понятно.
Она продолжает возиться у плиты, прикрутив огонь и раскладывая замороженные котлеты, а Алекс косится на Максима. Вообще-то они не обсуждали ничего подобного… но разве тот, кто нашёл жильё, не имеет право пожить там тоже?
Максим пьёт из чашки, пряча за ней половину лица. И пьёт так долго и упорно, словно на её дне открылся портал к Ниагарскому водопаду.
И вдруг мама задаёт ещё один вопрос:
– Надеюсь, вы предохраняетесь?
Глава 17. Жаба, обида и здравый смысл
****
– Нaдeюсь, вы предoхраняетесь?
Aлекс сразу понял, что не ослышался. А по тону сказанного догадался, насколько сильно мама не в духе. Он уже довольно давно не слышал этого напряжённого, почти звенящего голоса – ещё с той поры, когда отец был жив и частенько заявлялся домой мертвецки пьяным. Он всегда находил, к чему прицепиться. И если Алексу доставались тумаки и подзатыльники, то ей – бесконечные упрёки:
«Kакое право ты имеешь быть недовольной?!»
«Ты воруешь у меня деньги!»
«Ты хочешь меня убить!»
Mама никогда не плакала, но тем болезненнее звучали её попытки сдержать обиду и раздражение в ответ на безумные обвинения и вопли. Искренне не понимая, что же заставляет двух ненавистных друг другу людей оставаться семьёй, при первых же звуках ссоры Алекс надевал наушники и прятался в мире музыки. И он даже представить себе не мог, что однажды услышит подобную враждебность, направленную в свой адрес.
Но что он такого сделал?!
Bина накатывает постепенно. Откуда-то извне.
Однако обида сильнее.
Конечно, глупо было ожидать, что она обрадуется…
И всё равно больно. Xотя ещё ничего не сказано прямо – то, что произнесено… и как произнесено…
Неожиданно рядом раздаётся стук поставленной чашки. Побелевшие пальцы Максима с видимым трудом отпускают глиняную кучку, а ещё глубже запавшие глаза застывают на уровне красно-белого округлого края.
– Извините…
И он начинает выбираться из-за стола. Почему-то бегство второго соучастника их общего преступления заставляет почувствовать ещё большую беспомощность, а свинцовый взгляд матери, проводивший его спину – и вовсе ощутить самый настоящий нож, застрявший в груди. Надо как-то объясниться, что-то сказать… но на ум не приходит ничего достаточно короткого и ёмкого, а на долгие разговоры, судя по скорости, с которой Максим одевается, времени нет. Зато в голове наконец-то формируется ответ на давно мучающий вопрос – но так не вовремя и некстати, что вызывает лишь раздражение.
Алекс чувствует, что должен пойти за Максимом. И в то же время понимает – нужно остаться и поговорить с мамой. Возможно, она просто не так поняла…
Выбор – иногда это очень сложно.
– Я тебе всё потом объясню, – наконец проталкивает Алекс сквозь зубы и тоже поднимается с места.
Он не успевает заметить выражение на лице матери, резко отвернувшейся к плите, но движения деревянной лопаточки в сковородке кажутся очень нервными.
– Так ты не будешь есть? – спрашивает она уже совершенно неживым тоном.
– Прости…
В прихожей Алекса догоняет звонкий стук. Cловно лопаточку швырнули в раковину. А следом и грохот брошенной на сковородку крышки, и щелчок выключенного газа. Теперь почему-то хочется убраться из квартиры как можно быстрее, а то, что вместо ботинок с их гадкими шнурками его ждут удобные кроссовки – существенно ускоряет процесс.
Максим стоит у приоткрытой двери. И толкает её от себя, едва Алекс набрасывает на плечи пальто.
Они молча сбегают на первый этаж и вырываются навстречу солнцу.
К сожалению, на душе слишком погано, чтобы по достоинству оценить ясную и тёплую погоду. Настолько тёплую, что в пальто сразу становится жарко, даже в незастёгнутом. Но не возвращаться же?
– Обычно… она добрее, – начинает Алекс, беря курс в соседний двор, и косится на Максима, чьё побледневшее лицо немного покраснело после бега. – Я не знал, что она настолько… против нетрадиционных отношений.
– Ты ей что-нибудь говорил про меня?
– Нет… сама догадалась.
– Тогда неудивительно, – Максим придерживает длинную ветку куста, покрытую мелкими зелёными листочками, и пропускает Алекса вперёд по узкой тропинке. – Она только что поняла, что может не рассчитывать на внуков. Тебе надо поговорить с ней.
– Сначала устрою тебя…
«В смысле, не рассчитывать на внуков?»
Алекс даже шаг замедляет. Нет, он ещё не думал ни о чём подобном – но и точно пока не ставил на себе крест! Это ведь… как если смириться, что он до конца жизни ни разу не переспит с девушкой!
«Ха-ха… А с кем я тогда буду спать? С тобой, что ли?»
Неожиданно, но эта мысль не кажется такой уж абсурдной. Хотя и несколько пугающей.
– А ты, выходит, женщин боишься?
Теперь настаёт очередь Максима замедлиться. Алекс проходит мимо, давая ему время обдумать ответ. И спустя примерно минуту за спиной раздаётся:
– Не то чтобы боюсь… скорее, плохо переношу.
– Это типа, как с пауками?
– Нет, как со скрипом мела по доске… только не звук.
– Почему сам не рассказал?
Алекс останавливается и оборачивается, встречая довольно угрюмый взгляд. И мысленно прикидывает поверх высокой фигуры в красной куртке образ статного мужчины в длинном чёрно-синем плаще с игровой аватарки. Да, если взять какие-то отдельные черты как во внешности, так и в характере – «Маркус» во многом копия Максима. Выжимка из него. А оригинал… оригинал только на первый взгляд загадочен и малоэмоционален. А вот посмотри на него сейчас – и увидишь человека, полного противоречий и неуверенности в себе. Слишком заботящегося о внешнем. И прячущего не самое идеальное нутро.
«Хотя кто его не прячет?»
– Максим, у каждого есть свои секреты. Я не имею в виду, что ты должен рассказать мне их все… но ведь о некоторых легко догадаться. А некоторые мне бы не помешало узнать до того, как… столкнуться с последствиями. Или ты настолько мне не доверяешь?
Остановившись в паре шагов, Максим молча смотрит на него. Под ярким солнцем особенно отчётливо видны разорванные и испачканные места на красной куртке и чёрных джинсах. Если подумать – это, наверное, низко, лезть с нравоучениями сейчас, когда он настолько уязвим: пару недель назад у Максима была хорошая работа и деньги, теперь же он в бегах от собственного отца, без гроша, да ещё и похож на бомжа, подобравшего испорченные брендовые шмотки. Ладно, хоть побриться успел…
– Или ты думаешь, что я сбегу, если узнаю о парочке твоих фобий? Макс, ты связал меня и практически изнасиловал – и даже это не заставило меня сделать ноги… Pазве что-то может быть хуже?
Дверь подъезда, у которой они стоят, внезапно открывается где-то между «изнасиловал» и «сделать ноги», так что последние слова Алекс договаривает уже не так уверенно, косясь на женщину, пытающуюся вытащить широкую детскую коляску на крыльцо. Он ещё только раздумывает, не помочь ли ей, а Максим уже придерживает одной рукой дверь на пружине, а второй приподнимает коляску за капюшон.
– С-спасибо.
Мельком, но Алекс успевает заметить внутри круглое личико и крупные светлые глаза, словно у куклы. И засунутый в рот палец, окружённый мелкими слюнявыми пузырями. Но женщина уже направляет коляску в сторону двора, а Максим провожает её странным задумчивым взглядом. И Алексу вдруг приходит в голову, что ему, возможно, хочется завести нормальную семью. Быть может, не прямо сейчас, но когда-нибудь…
– Да, – вдруг произносит Максим, выдёргивая из раздумий. – Ты не сделал ноги. Ни тогда, ни позже… И это удивительно. На самом деле, я привык, что как только люди узнают обо мне хоть немного – они или решают воспользоваться полученными знаниями, или отстраняются и исчезают. Ты… ведёшь себя иначе. И из-за этого только неспокойней, ведь я не знаю, не станет ли какая-то мелочь последней каплей в чаше твоего терпения…