Первый же вдох заставляет Алекса закашляться от хлынувшего в лёгкие едкого дыма.
Отшатнувшись и с отвращением уставившись на отраву заслезившимися глазами, он тем не менее не выкидывает её, а поднимает взгляд выше, прослеживая путь сизой дымной ленты, текущей вертикально вверх.
– …дело в его матери? – неожиданно снова подаёт голос Григорий.
– Откуда ты…
– Пф! Мне ли не знать этого отморозка с нежным безе вместо души?..
«Безе?»
– Мда… – глубоко затянувшись, Григорий выдыхает густое вонючее облако и щурясь, тоже задирает голову к темнеющему небу. – Почему-то я так и думал, что твоё отношение к матери заденет его за живое… Ты ведь в курсе, что его мать в психушке?
В голосе Григория всё ещё сквозит самодовольная насмешка. И у Алекса возникает непреодолимое желание стереть её. Желательно – навсегда.
– Знаю. А ещё я знаю, что она давно умерла.
Алекс морщится, невольно понижая голос к концу фразы, что же до Григория… тот совершенно не выглядит удивлённым. Неужели, он знал? Но ведь когда он стажировался в Москве, мамы Максима давно уже не было в живых… да и кто мог ему рассказать? Пусть Юрий Зотов и повесил на стажёра обязанности няньки своего непутёвого сына, вряд ли бы стал посвящать того в серьёзные тайны… а эта явно была очень серьёзной, ведь за её сохранение старик отвалил кучу бабла – причём величину этой кучи Алексу даже не хочется представлять.
– Что, интересно?
Kогда-то по-дьявольски лукавый прищур голубых глаз сейчас не тянет даже на троечку, а всё из-за огромных мешков-век под ними, а ещё почти чёрного синяка и этого стога сена на голове вместо привычной аккуратной прически… Казалось бы, только вчера Григорий выглядел депрессующим денди, а уже сегодня похож на начинающего алкоголика-бомжа – пусть пока и не опустившегося до самого дна, но несомненно начавшего вживаться в эту социальную роль.
Однако что-то в нём всё ещё живо и рвётся наружу.
Подумать только, и откуда такое неукротимое желание вывести всех и вся из себя?
Ещё немного -- и Алекс серьёзно задумается: а не попробовать ли ему врезать этому козлу?
Но в его пальцах всё ещё зажата медленно тлеющая сигарета. Григорий успел выкурить свою до середины, но та, что у Алекса, не прогорела даже на четверть. Поднеся её к губам, набрав полный рот дыма, но затаив дыхание, чтобы не пропустить дым в лёгкие, Алекс разом выпускает большое и, кажется, теперь не такое уж и вонючее облако. Он всё ещё злится. За себя, за Максима. Но Григорий вряд ли что-то расскажет, если начать его проклинать. Так что Алекс проглатывает резкий ответ и заставляет себя равнодушно вздохнуть:
– Меня это не касается. А Макс сам разберётся.
– Как знать, – тут же задумчиво возражает Григорий. – Если будет действовать так, как привык – просто снова окажется заперт в четырёх белых стенах. Белых и мягких. Знаешь, в психушках оббивают войлоком помещения для особо буйных пациентов?
Насмешливые слова острым крючком вытаскивают наружу затаившиеся опасения Алекс. То, о чём он беспокоился… о чём подумал даже сам Максим…
Нет, ему нельзя сейчас показывать ни грамма нервозности, иначе Григорий только продолжит юлить вокруг да около.
– Может, ты знал его раньше… – притворное спокойствие даётся Алексу всё тяжелей, – но сейчас Макс уже не тот глупый мальчишка.
– «Глупый»? Xа-ха… Спорим, он до сих пор считает, что всегда вёл себя адекватно?..
Докурив и затушив окурок в круглой карманной пепельнице, мужчина погружается в задумчивое созерцание почти опустевшего нутра сигаретной пачки. А потом поднимает взгляд на Алекса:
– Ты так ему доверяешь?
– М-м-м, – неопределённо кивает тот немного в сторону.
– А что, если я скажу… что даже если он будет вести себя подобно новорожденному ягнёнку, скорее всего всё равно отправится на жертвенный алтарь?
Алекс не сдерживается и позволяет слишком большому количеству эмоций отразиться на своём лице. И хоть он быстро спохватывается, в оживших глазах Григория вспыхивает самодовольный огонёк.
– Да, Александр, когда речь заходит о деньгах… об очень больших деньгах, в расход идут даже собственные родственники.
– И даже родные дети?
Едва произнеся вопрос, Алекс сам на него отвечает: «Для некоторых родные дети лишь обуза» – до знакомства с Максимом он вряд ли был способен на подобную мысль, пусть и слышал что-то о неблагополучных семьях… однако, хоть в его собственной и существовали проблемы, Алекс никогда не чувствовал себя ненужным. По крайней мере, для мамы. А потому не совсем понимал, что в других может быть как-то иначе. Однако ситуация с Максимом и его отцом коснулась Алекса слишком близко, чтобы даже изменить его взгляд на мир.
И вот теперь он даже не способен удивиться.
Да и Григорий лишь качает головой.
Но кажется, сейчас его больше всего расстраивает малое количество оставшихся в пачке сигарет. Всего две штуки. Но он всё же достаёт одну – и очень скоро уже начавшее рассеиваться облако дыма перед домом снова становится гуще.
Прислонившись к решётке перед входной дверью, Алекс сдавливает свою сигарету, всё ещё тлеющую, двумя пальцами, заставляя табак прорвать хрупкую бумагу и уродливо полезть наружу, словно внутренности. Горящая часть при этом отваливается и падает на асфальт. Pасстерев её подошвой шлёпка, а остаток сигареты выкинув в кусты, Алекс обречённо выдыхает:
– Что я должен сделать?
– М-м?
Григорий имеет наглость изобразить недоумение.
– Ты ведь знаешь что-то, не так ли? – Алекс покусывает щёку изнутри. – Возможно, даже что-то, что может помочь Максиму?
– Знаю, – снова затянувшись, тот продолжает только после длительной паузы: – Хотя не уверен, что ещё есть смысл трепыхаться… Когда ты с ним говорил крайний раз?
– Часа два… или три назад, – затаив дыхание, Алекс слышит словно бы звук далёкого прибоя, постепенно наполняющий уши. – Максим собирался поговорить с отцом.
– Хм-м… тогда… ещё можно попытаться успеть.
Несмотря на вновь проступившую на губе кровь, Григорий широко улыбается. Словно старик, уперевшись в колени руками, он с кряхтением поднимается с корточек… и мгновенно подавляет Алекса как своим ростом, так и расхлябанной уверенностью продавца, которому вовсе не обязательно спешить с продажей горячего товара:
– Вопрос только в том, что ты готов предложить за мою информацию?
– Просто скажи, чего ты хочешь… – отступив, Алекс принимается рассматривать ногти на пальцах своих ног. Пора бы их уже подстричь.
– Ты знаешь.
– Знаю что?
– Чего я хочу.
– Чтобы Максим снова стал твоим? – Алекс сам не замечает, как легко это произносит.
И не дожидаясь ответа, качает головой.
Как вдруг:
– Ты тупой?
Подняв взгляд, Алекс видит, что Григорий подозрительно прищурился и в свою очередь рассматривает его. Слабое шевеление в мыслях вызывает почти физический зуд. Коснувшись затылка и даже сумев справиться с вновь вспыхнувшим раздражением, Алекс внезапно вспоминает слова Максима… те самые, про истинный мотив Григория. Тогда они показались Алексу чушью. Он даже немного пожалел Григория, ведь несмотря на все его чувства к Максиму, тот упёрто отказывается их замечать… Но сейчас…
– Так я правда в твоём вкусе?
Поражённо уставившись на распрямившего плечи мужчину, Алекс отступает от него ещё дальше. И на этот раз Григорий делает шаг следом, при этом явно преграждая возможный путь для побега.
– Иди нахер!
Может, будь на месте Григорий кто-то другой, Алекс бы и подумал над более мягкой формулировкой отказа, однако этот мудак не заслуживает никакого снисхождения.
– Эй, я ведь не прошу выходить за меня замуж! – совершенно не смутившись, смеётся Григорий. – Обычного прощального секса вполне будет достаточно.
«Прощального? Да что ты о себе возомнил?!»
Сжав челюсти, Алекс мотает головой. Второй раз он в эти сети не попадётся. Плавали – знаем.
– Отвали.
– Ха-ха, с чего это мы такие борзые? – Григорий делает ещё один шаг, приближаясь вплотную. – Знаешь, я могу взять тебя силой прямо вон за теми кустами, и ни одна душа даже не услышит на твои крики…