" "Предотвратить", "упредить" - вот терминология, используемая авторами плана, который ставит перед советскими войсками ограниченные задачи: разгром основных группировок противника на территории Польши и Восточной Пруссии, а вовсе не завоевание Германии, что, как указывает Ю.А.Горьков, вполне укладывается в рамки фронтовой операции.
Точно так же и другие аргументы, приводимые сторонниками суворовской "версии", помимо ссылки на "Соображения..." от 15 мая не могут служить доказательствами намерения СССР напасть на Германию летом 1941 г. Проведение ряда мероприятий подготовительного характера - призыв резервистов, переброска четырёх армий в приграничные округа - находит вполне логичное объяснение и в рамках традиционной концепции. В частности, такое объяснение дано ещё Г.К.Жуковым. Когда же В.Д.Данилов и М.И.Мельтюхов, аппелируя к факту совпадения осуществлявшихся организационных мероприятий с предложениями Генштаба в майских "Соображениях...", предлагают считать намерение Сталина осуществить нападение доказанным, они демонстрируют непонимание того, что строить доказательство на таком рассуждении безграмотно. "...Важно не наличие или отсутствие какого - либо документа, а реальные действия, предпринимаемые для осуществления тех или иных замыслов...", - утверждает М.И.Мельтюхов. Очевидно, однако, что судить об интенции по предпринимаемым действиям можно только предположительно. В данном случае прежде всего надо доказать, что замыслы И.В.Сталина были именно такими, какими они представляются Данилову и Мельтюхову, и уже после этого только можно будет судить, соответствуют им предпринятые накануне войны действия или нет.
Следует отметить, что, несмотря на проведение мобилизационных мероприятий, 22 июня 1941 года группировка войск Юго - Западного фронта оказалась в два раза меньше, чем это планировалось майскими "Соображениями": реальная численность войск КОВО составила 58 дивизий против запланированных 122-х, авиационных полков - 43 против 91. М.А.Гареевым подсчитано, что для создания запланированных группировок требовалось 3 тысячи эшелонов, что было явно выше возможностей советской железнодорожной сети, даже если бы переброска войск осуществлялась открыто по графику военного времени. "Совершенно очевидно, - делает вывод М.А.Гареев, - что план действий, изложенный в докладной от 15 мая 1941 г., если бы даже был утвержден, ни при каких обстоятельствах не мог быть реализован на практике". К такому же выводу пришёл и Г.Городецкий.
Что же касается пропагандистских документов - отрывков из речей И.В.Сталина, А.А.Жданова, проекта директивы ГУПП, то с их помощью можно утверждать только одно: в Советском Союзе будущая война виделась как "наступательная". Это, собственно, и показывают в своих работах М.И.Мельтюхов и В.А.Невежин, делая затем неоправданный вывод, что наступательная фразеология свидетельствует о намерении советского руководства совершить летом нападение на Германию. Однако из того обстоятельства, что советское руководство считало необходимым "поддерживать в народе уверенность в справедливости предпринимаемых им внешнеполитических акций" и ориентировало армию на "наступательные действия" совсем не следует, что СССР планировал нападение. Если не отождествлять, как это делает В.А.Невежин, понятия "наступление" и "нападение" ( "агрессия"), то в предвоенной пропаганде с большим основанием можно увидеть отражение представлений советского руководства о характере будущей войны и образе действий СССР и его Вооружённых Сил, как, например, это делает О.В.Вишлёв.
Возможно, интерпретация В.А.Невежина была бы более оправданной, если бы до мая 1941 года в советской пропаганде преобладала исключительно оборонительная риторика - тогда произошедшие весной 1941 года изменения действительно нуждались бы в дополнительном объяснении.