Они взяли название "Запечатленный Узел", потому что были накрепко связаны любовью друг к другу и к королю. Они ничего не осуществили, лишь не дали погаснуть огню надежды в людских сердцах. Нет, они были очень деятельны. И месяца не проходило без какого-нибудь нового плана - восстание здесь, убийство тирана там. Если бы эти планы привели в исполнение, Кромвель был бы убит десяток раз до того, как умер в своей постели. Но ничего существенного не произошло, а армия Кромвеля никуда не девалась - непреодолимая помеха на пути тех, кто хотел перемен. Пока эта армия пребывала непобежденной, дорога к реставрации монархии оставалась наглухо закрытой, а победить лучшую армию мира упованиями и булавочными уколами невозможно.
Вероятно, я нахмурился на такую критику этих одиноких героев и их борьбы, и он, заметив это, печально улыбнулся.
- Я не порицаю, - сказал он мягко, - а только излагаю правду. Если вы серьезны в своем намерении, вам необходимы сведения, как желанные, так и нежеланные.
- Прошу прощения. Вы, разумеется, правы.
- У "Запечатленного Узла" не было денег, потому что денег не было у короля. За золото можно купить преданность, но вот за одну преданность оружия не купить. Французы и испанцы держали его величество на коротком поводке, уделяя ему достаточно для жизни в изгнании, но не суммы, которые позволили бы что-то предпринять. Однако мы не теряли надежды, и мне было поручено объединить сторонников короля в Англии, чтобы они были наготове, если обстоятельства изменятся в нашу пользу. Казалось, что Турлоу обо мне ничего знать не должен, так как в войне по молодости лет я участвовать не мог и провел эти годы в Савойе, получая образование. Тем не менее я очень быстро стал ему известен: меня предали, и предателем мог быть только член "Запечатленного Узла", осведомленный о том, чем я занимался. Люди Турлоу схватили меня вместе со многими другими моими товарищами именно тогда, когда при нас должны были находиться компрометирующие нас документы.
- Простите меня, - сказал я, глупо осмелившись снова перебить его, хотя и заметил, как недоволен он был моей неучтивостью в первый раз. - Простите, но когда именно это произошло?
- В тысяча шестьсот пятьдесят восьмом году, - ответил он. - Не стану утомлять вас подробностями, но мои друзья и главным образом моя жена, разорив себя взятками, настолько сбили с толку судей, меня допрашивавших, что я был отпущен и успел бежать, прежде чем они сообразили, какую допустили ошибку. Другим такой удачи не выпало. Их пытали и повесили. И что важнее, все мои труды ради короля пропали втуне: новое тайное сообщество, которое я создавал, было уничтожено прежде, чем успело хоть что-то сделать.
Он умолк и любезно приказал слуге принести мне печенья и вина, а затем спросил, слышал ли я эту историю раньше. Мне она известна не была, я так ему и сказал. Мне захотелось добавить, как восхитили меня подробности об опасностях и его мужестве, сказать, как я сожалею, что был тогда еще мал и не мог броситься навстречу этим опасностям вместе с ним. Теперь я рад, что удержатся. Он счел бы такие слова детским лепетом и был бы совершенно прав. Вместо этого я сосредоточился на серьезности описанного им и задал несколько вопросов о его подозрениях.
- У меня их не было. Я полагал, что волею судеб меня постигла дьявольская неудача. Тогда мне даже в голову не пришло, что моя гибель была кем-то предрешена заранее. Но в любом случае, моим размышлениям о случившемся пришел конец, когда несколько месяцев спустя мы получили чудесную весть о смерти Кромвеля. Уж это, я уверен, вы помните.
Я улыбнулся.
- О, еще бы. Кто бы забыл? Мне кажется, это был самый счастливый день в моей жизни, и я преисполнился надежд на лучшее будущее нашей страны.
Мордаунт кивнул:
- Как и мы все.