— Если вы меня заверите, — ответил я, — что она благосклонно принимает ваше чувство или что она по крайней мере согласна вам принадлежать, я забуду все свои расчеты и, клянусь небом, вам не придется дважды обращаться ко мне с этой просьбой; я удовлетворю ее немедленно. Но мне известно, что снова оказаться в серале будет для нее страшным несчастьем, и это единственная причина, побудившая меня принять участие в ее судьбе.
Здесь он почел уместным сослаться на обычаи, существующие у его соотечественников:
— Стоит ли считаться со склонностями невольницы? — возразил он.
Я тотчас же опроверг этот довод.
— Не называйте ее больше невольницей, — сказал я, — я купил ее только для того, чтобы дать ей свободу, и она действительно свободна с той самой минуты, как вышла из-под власти Шерибера.
Слова мои ошеломили его. Однако я хотел сохранить его дружбу и поэтому добавил, что, вероятно, любовь и щедрые дары человека его ранга тронут сердце столь юного существа; я дал ему слово, что соглашусь на любое решение, если девушка примет его добровольно. Я предложил выяснить этот вопрос не откладывая. Он несколько приободрился. Позвали гречанку. Изложить чувства силяхтара я взял на себя; но я хотел, чтобы она помнила о своих правах и чтобы решение ее было вполне свободным.
— Вы принадлежите мне, — сказал я. — При содействии силяхтара я купил вас у Шерибера. Цель моя — дать вам счастье, и случай к этому представляется теперь же. Вы можете обрести его здесь; этот человек любит вас и одарит вас всевозможными благами; вы, быть может, тщетно стали бы искать все это в другом месте.
Силяхтару мое поведение и слова показались искренними, и он не преминул присовокупить к ним множество заманчивых обещаний. Он призвал Пророка в свидетели, что обещает ей в серале господствующее положение. Он упомянул о всех развлечениях, которые ожидают ее там, о множестве рабов, готовых служить ей. Она терпеливо выслушала его речь, но она уже вполне уразумела смысл сказанного мною.
— Если вы желаете мне счастья, то дайте мне возможность воспользоваться вашим благодеянием, — сказала она, обращаясь ко мне.
Ответ этот был настолько ясен, что теперь я уже думал лишь о том, как бы защитить ее от насилия; хотя я не ожидал ничего дурного от такого человека, как силяхтар, все же предосторожность казалась мне по ряду соображений необходимой. Турки мало считаются с невольницами, зато к женщинам свободным относятся весьма почтительно. Мне хотелось оградить ее от всех случайностей, связанных с ее положением.
— Поступайте, как пожелаете, — сказал я ей, — и не опасайтесь ничего как с моей стороны, так и со стороны кого-либо другого, ибо вы уже не рабыня и я возвращаю вам все права, какие имею на вас и на вашу независимость.
За время своего пребывания в Турции она не раз слышала о том, как различно относятся турки к свободным женщинам и к невольницам. Сколь велико ни было ликование, охватившее девушку при моих словах, она сразу же решила принять вид и манеры, которые казались ей подобающими ее новому положению. Я был очарован скромным и благопристойным выражением, вдруг появившемся на ее лице. Она старалась не столько выразить мне благодарность, сколько дать понять силяхтару, как он должен вести себя после той милости, какую я ей оказал. Он и сам понимал это; он умолк — только в этом и выражалось его огорчение; вместе с тем он, по-видимому, готов был предоставить ей свободно распорядиться своей судьбой. Я не знал, куда она попросит отправить ее, а она удивлялась, что я не разъясняю ей своих намерений; поэтому она подошла ко мне, чтобы осведомиться о них.