— Я не спрашиваю, зачем, — Карл справился с тошнотой, но теперь ему казалось, что воздух утратил свои природные качества. Стало трудно дышать, хотя каким-то образом он дышать все-таки продолжал. — Вы ведь все равно не ответите, не так ли?
— Так, — кивнул Евгений. — Не отвечу.
— Поэтому я спрошу о другом, — Карл справился и с этой проблемой, просто перестав думать о дыхании, но зато теперь начали выцветать краски и уходить из тела тепло. — Как вы это собираетесь объяснить?
— Просто… — Яр достал из кармана большой серебряный медальон. — Хотите взглянуть на его портрет?
«Это то, о чем я думаю, или одного из нас обуяли духи Нижнего Мира?»
— У вас там миниатюра? — спросил Карл, рассматривая медальон в руках императора.
— Да, — снова кивнул Евгений и открыл крышку. — Сохранился наш семейный портрет, с него и писалась эта миниатюра, — он протянул руку и передал медальон Карлу. — Что скажете, Карл?
На Карла со старой лаковой миниатюры смотрел хорошо знакомый ему человек. Человека этого Карл мог увидеть в любое время и часто видел уже много лет подряд. Всего-то и надо было, что посмотреться в зеркало.
— Удивительное сходство, — сказал он, внимательно изучив портрет.
«Все это неправда, — неожиданно решил Карл. — Все было совсем не так».
Это было странное чувство, «знать», что эта сцена не правдоподобна, потому что однажды она уже произошла, и произошла совсем не так, как развивается теперь, и при этом так же совершенно определенно знать, что такого разговора никогда раньше не происходило.
— Да, вы похожи, как близнецы, но у Косты брата близнеца не было.
— У меня тоже.
— Судя по тому, что я смог узнать о вашей жизни, Карл, брата у вас действительно не было, или следует предположить, что один из двоих врет.
— Что вы имеете в виду? — Карл решил, что каково бы ни было его отношение к этому разговору, он должен продолжать его так, как если бы у него не было никаких сомнений относительно его реальности.
— Что вы знаете о своем рождении, Карл? — вместо ответа спросил император.
— Не много, — пожав плечами, ответил Карл, с трудом припоминая то, немногое, что рассказывал ему когда-то отец. Очень мало… Впрочем, однажды, незадолго до войны с Илимом, Петр Ругер собрался, было, поговорить с Карлом и рассказать ему какую-то историю, связанную с его рождением, но им помешали, а потом случилась война, и рассказывать стало уже некому. Из всей семьи Ругеров в живых тогда остался он один.
— Не много, — повторил Карл. — Мой отец возвращался с войны, из Загорья в Линд. Жена его, моя мать, была на сносях и до Линда не дошла. Она родила меня в трех днях пути от Великой, ночью, в грозу, и той ночи не пережила, умерла, едва успев подарить мне жизнь.
— А я родился в Орше, — тихо сказал император. — Тоже ночью и, представьте себе, Карл, тоже в грозу… Судя по всему, мы родились с вами, одной и той же ночью. Меня смущает только то, что дождь мог лить одновременно в двух настолько удаленных друг от друга местах. Впрочем, не важно. Я родился около полуночи, во всяком случае, так, рассказывали мне и отец, и мать. Из-за непогоды слуга, отправленный за повивальной бабкой, добраться до нее вовремя не смог. Они пришли только на рассвете, а роды принимал мой отец, служивший тогда в гвардии Рамонов. Так вот, он кое-как принял роды, и в этот момент кто-то постучал в двери дома. Случилось это, как рассказывал мне отец, между двумя раскатами грома, иначе он даже не услышал бы стука, таким тот был слабым. Однако услышал, и послал служанку открыть, так как думал, что это вернулся слуга с повитухой. Но это был не слуга. Это была какая-то не знакомая ему женщина, находившаяся в совершенно невменяемом состоянии и к тому же собиравшаяся рожать.