Его пальцы скользили по нежной бархатистой коже Ребекки, спускаясь от соска в глубокую ложбинку между грудей, не потерявших за эти годы ни формы, ни упругой силы, и чувства Карла утверждали, что все так и есть. Он слышал ее бурное дыхание и помнил едва ли не только что отзвучавшие стоны, готовые вот-вот снова сорваться с этих плавно очерченных губ. Он вдыхал ее запахи, описанию которых мог посвятить целую книгу. По-видимому, чувства его не обманывали, и, тем не менее, во всем происходящем присутствовала странная интонация иллюзорности, ирреальности, фальшь…
* * *
Инквартата[31] . Бронислав качнулся вперед, падая на левую руку, а его вооруженная рука ударила снизу вверх в идущую справа налево —мандритта[32] — правую руку Карла.
«Недурно!» — Карл едва успел увести руку с линии выпада, отмечая, между делом, неуместное движение своего секунданта, лорда Тэша, спешащего к нему, как если бы Карл был убит или ранен.
«Вот же…»
Кинжал Тэша ударил его в поясницу, и время замедлило свой бег, остановленное мгновенным рывком Карла. Правила кодекса и вообще какие-нибудь правила сразу же утратили свой смысл, и состязание превратилось в войну. Карл был стремителен (жизнь быстро уходила из него вместе с кровью, толчками выплескивающейся из раны) и смертоносен (боги сами разберутся, кто прав, а кто виноват). Он убил всех пятерых — своего противника и четырех секундантов — и только затем лег ничком на землю.
«Конец?»
Возможно, именно так и обстояли дела, потому что острие кинжала, скорее всего, достигло печени.
«Но ведь я еще не умер и все еще в сознании…»
Карл выпустил меч и, заведя руку за спину, положил ладонь на мокрую от крови рубашку.
«Через ткань?» — но ни сил, ни времени на то, чтобы раздеться у него уже не оставалось. Приходилось надеяться, что он все-таки сможет затянуть рану раньше, чем потеряет сознание.
* * *
— Ребекка беременна, — неожиданно сказал император и выжидательно посмотрел на Карла.
«Ты ждешь какой-то реакции? Зря», — вряд ли Евгений мог увидеть в глазах Карла что-нибудь, кроме вежливого интереса. Лицо Карла и его глаза давно уже не отражали ни его чувств, ни мыслей. Иногда, Карл позволял окружающим заметить что-нибудь, вроде «удивления» или «иронии», но чаще всего не затруднял себя даже этим. Все это были лишь глубоко безразличные ему «жесты вежливости», избыточные и бесполезные по самой своей сути. Поэтому, обычно на лице Карла, и в его глазах можно было увидеть только граничащее с равнодушием спокойствие, и Евгений, с которым они были знакомы уже одиннадцать лет, не мог этого не знать. Тогда, чего же он теперь ждал?
Они находились в приватном кабинете императора, сидели в двух мало чем отличающихся одно от другого креслах, близко придвинутых к разожженному камину, и уже несколько часов кряду вели неторопливую беседу «обо всем». Такие встречи случались не часто, быть может, два-три раза в году, но они все-таки происходили, и уже поэтому, являлись предметом черной зависти для всех сколько-нибудь значимых лиц из окружения императора. Как ни мало было известно придворным о характере и содержании приватных бесед Евгения и его первого маршала, кое-какие подробности — вероятно, не без помощи слуг — все-таки просачивались сквозь толстые стены и двери, и, как отлично понимал Карл, должны были приводить их в бешенство. Однако, узнай они правду, она их, скорее всего, убила бы вовсе.
Последние полчаса, они обсуждали с императором положение на севере, и Карл не без оснований полагал, что Евгений обдумывает новый поход, хотя окончательно, по-видимому, ничего еще не решил, в частности, и того, поведет ли он свою армию сам, или передаст командование кому-нибудь из своих военноначальников. Впрочем, учитывая все обстоятельства, армию, скорее всего, предстояло возглавить именно Карлу, графу Ругеру, князю Ковно, герцогу Сиены, великому коннетаблю империи.