Стоило ли теперь об этом жалеть, ведь сделанного не воротишь? Стоило ли вспоминать ту встречу, едва не изменившую его и ее жизни, ведь забвение лучшее лекарство от тоски, способной отравить кровь не хуже настоящего яда? Как бы то ни было, он проявил тогда слабость или, напротив, силу, однако, забывать об этом, был не в праве. Тогда, почему же забыл?
— Вы спасли нас, Карл. Вы, как всегда, оказались там и тогда, где и когда мы в вас более всего нуждались, — Ребекка, как того и требовали обстоятельства, была серьезна, но ее взгляд говорил о другом.
«Боги, сколько времени она способнатак на меня смотреть?»
Однако его испытание еще не закончилось. Высказав свою благодарность в форме, которая вполне соответствовала этикету, императрица неожиданно поклонилась ему в пояс, так, как никогда не кланяется ни одна владетельная особа своему вассалу, какой бы подвиг тот для нее не совершил.
— Я был не один, ваше величество, — сказал Карл, возвращая Ребекке поклон. — Армией командовали маршал Меч и кондотьер Нерис.
— И вы, — поправила она его.
— И я, — вынужден был согласиться он.
— Карл, я хочу, чтобы вы остались рядом со мной, — сказала тогда она, но голос ее и взгляд сказали много больше того, что могли выразить слова, слетевшие с ее прекрасных губ.
— Карл, — сказала она. — Я хочу, чтобы вы остались рядом со мной… и Дмитрием. Рядом с вами я… мы будем чувствовать себя спокойнее.
— Лев Скоморох, — начал было он, но Ребекка не дала ему закончить фразу.
— Лев Скоморох — замечательный воин, — сказала она.
— Владетель Нагум, — чувствуя, что от судьбы не уйдешь, все-таки предложил Карл.
— Ему нет равных в бою, — согласилась Ребекка.
— Маршал Гавриель…
«Что я делаю, и, главное, зачем?»
— Герцог Сагер — рыцарь без страха и упрека, — спокойно сказала Ребекка. — Он лучший полководец эпохи. Во всяком случае, так считал покойный император.
«Который был твоим мужем».
— Но для меня, Карл… и для Дмитрия, лучшим являетесь вы.
Что ж, она была, по-своему, права. Из всех перечисленных ею полководцев, начинающуюся войну всех против всех выиграть могли — если, конечно, могли — только Гавриель и он сам. Такова была правда, и Карл не собирался кривить душой перед самим собой. Да, они были лучшими. Что поделать? Однако маршал Меч по причинам, которые хорошо были известны императрице, не мог стать ее любовником.
«А я бы мог».
Да, Карл мог получить теперь все, о чем тайно или явно мечтали многие честолюбивые натуры во все времена, во всех землях. Одна из красивейших женщин эпохи предлагала ему себя, а заодно и власть, а возможно, и корону империи. Но и ее можно было тоже понять: одинокая женщина, все еще носящая титул императрицы, преданная вассалами, окруженная врагами…
— Карл!
— Зачем вам это, Ребекка? — тихо спросил он. — Вы ведь меня не любите…
— А вы? — спросила она вместо ответа.
— Я?
Что он мог ей сказать? Вернее, что должен был теперь сказать? Карл и сам не знал ответа, вернее все еще не мог ясно выразить то, что творилось в его собственной душе.
— Я? Я любуюсь вами, — сказал он холодным ровным голосом. — Но ваша красота меня не воспламеняет.
— Значит, нет? — в глазах императрицы зажегся какой-то новый, не известный Карлу огонь. — Это ваш окончательный ответ?
Ну что ж, он получил сказочное предложение и отверг его, руководствуясь не вполне понятными ему самому мотивами, среди которых было много всякого, вот только голоса своего сердца он тогда не услышал, просто потому, что не пожелал. Или все-таки именно голос сердца все и решил?
— Да, — сказал он и улыбнулся Ребекке Яристе, такой прекрасной и такой чужой. — Но вы можете быть совершенно уверены, ваше величество, я буду сражаться за вас и вашего сына так, как если бы бился за себя.