Уличный фонарь тихо жужжал – папа такие фонари называл лампами для воров: света как раз достаточно, чтобы вор видел, что делает. Наши шаги звучали громко, Ник потянулся открыть мне дверцу.
– Прошу, – галантно сказал он, и я ухмыльнулась про себя, когда он стал воевать с ручкой. Наконец, крякнув, он дернул как следует, и замок открылся.
На новой работе Ник был всего три месяца, но как-то уже ухитрился раздобыть побитый фордовский грузовичок синего цвета. Мне он нравился – большой и нескладный, почему и оказался так дешев. Ник сказал, что это была единственная машина на площадке, в которой у него колени в подбородок не упирались. Краска облезала, задний борт проржавел почти насквозь, но ездить на нем можно было.
Я впрыгнула в машину, устроила ноги на безобразном коврике, оставшемся от предыдущего владельца. Ник захлопнул дверцу так, что грузовичок встряхнуло, но это был единственный способ гарантировать, что дверца не распахнется, когда мы будем трястись через железнодорожный переезд.
Пока я ждала, чтобы Ник обошел машину сзади, мое внимание привлекла мелькнувшая тень над капотом. Я подалась вперед, щурясь. Что-то чуть не хлопнуло по ветровому стеклу, и я вздрогнула.
– Дженкс!
Разгораживающее нас стекло не могло скрыть его волнения. Крылья слились в паутинные круги, сверкали под фонарем вокруг его нахмуренного лица. Мягкая широкополая шляпа в неверном свете казалась серой, руки он держал на бедрах. Мои виноватые мысли метнулись к Айви, и я опустила стекло, толкнув рукой, когда на середине его заело. Пикси впорхнул внутрь и снял шляпу.
– Когда, черт побери, поставите телефон со спикером? – буркнул Дженкс. – Я, между прочим, не меньше тебя значу в этой паршивой фирме, и не могу позвонить!
Он прилетел прямо из церкви? Яне знала, что он так быстро летает.
– Что ты сделала с Айви? – продолжал он, когда Ник молча сел на свое место и захлопнул дверцу. – Я весь день проторчал с Глендой Добрым, [2] пытаясь успокоить его истерику после того, как ты наорала на его папочку, а вернулся домой – и нахожу Айви в такой же истерике на полу в ванной.
– Как она? – спросила я и обернулась к Нику: – Отвези меня домой.
Ник тронул машину с места, дернул назад, когда Дженкс опустился на рычаг переключения передач.
– В норме – насколько она вообще в норме бывает, – ответил он, и лицо его из разозленного стало обеспокоенным. – Ты пока домой не торопись.
– Слезь, – сказала я, смахивая его рукой.
Дженкс взлетел вверх, снова сел, посмотрел на Ника, который вернул руки на руль.
– Да нет, – сказал пикси, – я серьезно. Дай ей время. Она уже слышала твою запись на автоответчике и понемногу успокаивается. – Он перелетел на приборную панель, сел передо мной. – Слушай, что ты с ней сделала? Она все твердит, что не смогла тебя защитить, что Пискари будет ею очень недоволен, и что не знает, что сделает, если ты съедешь. – Лицо его стало совсем тревожным. – Рейч? Может, все-таки надо съехать. Слишком уж жутковато все становится, даже для тебя.
Когда он назвал имя вампира-нежити, я похолодела. Может, не я ее спровоцировала, а Пискари на это настроил. Все обошлось бы, отступи она, когда я первый раз сказала «нет». Наверное, Пискари понял, что не Айви доминирует в наших отношениях, и хотел, чтобы она исправила положение, гаденыш этакий. Какое его собачье дело?
Ник включил передачу, шины захрустели по гравию стоянки.
– В церковь? – уточнил он.
Я посмотрела на Дженкса, и он покачал головой. В нем ощущался страх, и это решило дело.
– Нет, – ответила я.
Подожду. Дам ей время придти в себя. Ник был доволен не менее Дженкса. Мы выехали на улицу, направляясь к мосту.
– Ну и хорошо, – сказал пикси, глянул, что у меня в ушах нет серег, и устроился на зеркале заднего вида.