Его нашел Дун. До этого он с Хопом не встречался, однако немало о нем слышал. И, когда Джаз решил нанять агента, который бы управлял его делами на Капитолии, Дун порекомендовал юноше Нойока.
Однако на этот раз бурный рев толпы почему‑то не радовал Хопа. О, он как всегда расшаркивался, раскланивался и рассыпал приветствия, однако делал это через силу. Джаз заглянул в разум к Хопу и после недолгих поисков обнаружил причину его беспокойства.
Хоп проснулся всего два дня назад, когда слух о возвращении его клиента достиг Сонных Зал. Тогда же ему передали сложенную вдвое и запечатанную записку. Такая записка‑памятка была обычным делом – тот, кому уже после копирования памяти пришло на ум нечто, что обязательно нужно запомнить, мог оставить самому себе подобное послание. Раньше Хоп никогда такими памятками не пользовался, считая, что это глупо. Однако на листке его собственной рукой было написано: «Кто‑то собирается убить Джаза. Предупреди».
Хоп ничего из записки не понял, как, впрочем, и сам Язон. Каким образом Нойок мог выяснить это за минуты до введения сомека? Кто‑то из служителей Сонных Зал рассказал ему об этом? Абсурд – эти монахи и монашенки, прислуживающие богу сна, не имели доступа к внешнему миру. Но никто другой не мог проникнуть в святая святых. И Хоп решил, что, по‑видимому, незадолго до погружения в сон он сам сложил вместе некие известные ему факты и понял, что зреет заговор с целью убить Язона. Два дня ломал он голову, пытаясь вспомнить, что же именно привело его к такому выводу. Но он так ни до чего и не додумался, и вот Джаз уже на планете, а из доказательств у него есть лишь записка самому себе.
Но Джазу было известно кое‑что такое, чего не знал Хоп. Только один человек на Капитолии мог беспрепятственно проникнуть в Сонные Залы и рассказать о заговоре готовящемуся к погружению в сон человеку. Дун.
Спустя два часа Хоп сумел наконец отбрыкаться от наседающих петлекорреспондентов и рассказать Джазу о записке. К тому времени Язон уже успел вычислить в окружающей толпе добрую дюжину людей, участвующих не в том, так в другом заговоре против него. Один был даже вооружен. Держаться от убийцы подальше не составило труда, ну а другие были не такими дураками, чтобы всадить в пилота пулю прямо перед объективами трех сотен петлекамер.
– Не волнуйся ты так, – сказал Язон. – Уверен, ничего страшного в этом нет.
– Надеюсь. Только я не страдаю манией посылать самому себе записки. Это все неспроста.
– Ты‑то откуда знаешь, что тебе взбрело в голову в минуты между копированием памяти и сном? Этого никто не помнит.
– Мне много толкового в голову взбредает.
Вот так и начался бедлам. Домой Джаз не заходил вообще – там постоянно прятался какой‑нибудь убийца, – и еще Джаз сумел обнаружить несколько засад. Апогея все это достигло на вечеринке у бывшей петлезвезды Арран Хэндалли, которая оставила публичные совокупления на долю петлезвездочек рангом поменьше и решила начать жизнь избалованной аристократки. Она же участвовала в одном из наиболее опасных заговоров с целью убить Джаза. Отделавшись от знакомых и забившись в уголок, Джаз пытался выяснить, как случилось, что его жизнь в один миг стала объектом стольких заговоров. Он твердо решил получить ответ на этот вопрос – и разум Арран Хэндалли вполне для этого подходил.
Джаз должен умереть – вот главное, что было у нее на уме. Но почему? А вот еще сюрприз: его смерть должна послужить сигналом к восстанию. Не то чтобы Джаз обладал политическим влиянием. Просто он символизировал все то, что так ненавидела Арран, – он воплощал Капитолий, общество, которое много лет назад подвигло на самоубийство единственного человека, которого она любила. То была история трагическая и прекрасная, и она настолько поглотила Джаза, что он совсем позабыл о других участниках заговора. Очнулся он только тоща, когда заметил, что Арран Хэндалли направляется к нему.