Люди просыпались с воспоминаниями о поступках, которых они никогда не могли бы совершить. И это сводило их с ума. Но почему? Ведь им не с чем было сравнивать – другой жизни они не знали и не помнили. Однако воспоминания о стольких НЕ ПРАВИЛЬНЫХ, НЕВЕРНЫХ поступках были для них невыносимы. Видимо, что‑то остается в человеке, даже после того, как сомек стирает все воспоминания. Эта частица постоянно твердит тебе: «Вот так бы я мог поступить. А вот так – никогда». Эта частица определяет твою сущность. Это твоя душа. Твоя воля. Как видишь, слова все старые.
– Неужели эту частичку не берет даже смерть?
– Этого я не говорил. Ее не берет сомек. Вот если бы ты разрешил мне показать одну историю из жизни Дуна…
– Нет.
– Ладно, тогда я расскажу тебе об этом. Когда‑то он любил девушку. Очень умную, способную девушку, которая попала под власть отца‑инвалида и умственно неполноценной матери. Всю жизнь этой девушкой вертели и крутили, как хотели, а она безропотно сносила такое отношение, потому что любила своих родителей. Это повиновение разрушило всю ее судьбу, лишило друзей и знакомых. Рядом с ней остался только Дун, потому что он обладал замечательной способностью видеть человеческую натуру насквозь – даже не будучи Разумником. И он понял эту девушку, догадался, что скрывается за преградой, воздвигнутой ее родителями. Он влюбился в нее. Но она отказалась оставить ради него семью.
– Он хотел, чтобы она вышла за него замуж?
– Ну, свадьбы тогда были не в почете… В общем, она отказала ему. Она даже помыслить не могла о том, чтобы лишить родителей поддержки – без нее их жизнь превратилась бы в кромешный ад. И она осталась с ними. Прошло пятнадцать лет, прежде чем они умерли. Отчаяние, горечь, озлобленность затуманили ее душу и заставили позабыть обо всем на свете. Даже когда Дун вернулся и вновь предложил ей свою любовь, она отвергла его. Для нее больше не существовало любви. И тогда он решился на отчаянный шаг. Пятнадцать лет назад, когда они обсуждали, э‑э, свою будущую совместную жизнь, он уговорил ее записать свои воспоминания на сомеккассету. Она согласилась, но передумала, когда Дун собрался ввести ей сомек. Эта кассета долгие годы пролежала у него. А поскольку к тому времени Сонные Залы уже оказались в его власти, он без труда устроил так, чтобы девушке ввели сомек и переписали в мозг старые воспоминания. Потом он признался ей в этом – сказал, что она заботилась о своих родителях до конца, а теперь может жить, не терзаясь воспоминаниями об искалечивших ее душу годах.
– И стали они жить‑поживать и добра наживать?
– Она не выдержала этого. Не смогла жить без памяти – без памяти об угасании своих родителей. Она была из тех, кто следует долгу до конца – даже если это ведет к гибели. Она просто не могла по‑другому.
– Ее душа…
– Да. Она заставила Дуна вернуть ей истинные воспоминания. Пусть даже их счастливой жизни друг с другом настал конец. Она предпочла боль радости.
– Во‑во, такую сумасшедшую только Дун и мог полюбить.
– Ты такой милый, Лэрд, аж сердце радуется. Ну для каждого у тебя найдется доброе словечко.
– А нормальный человек может желать страданий и отказываться от счастья?
– Хороший вопрос, – согласился Язон. – На него‑то ты и должен будешь ответить в своей книге. А теперь давай записывай то, что я рассказал, потому что сегодня ночью тебе приснится еще один сон.
– А что мне будет сниться?
– Ты что, не любишь сюрпризов? – Нет.
– Тебе будет сниться, как Язон Вортинг, знаменитый воин‑пилот, стал капитаном корабля колонистов и как он впервые в жизни потерпел поражение.
– Уж лучше писать о таком, чем о том, что ты мне сегодня понарассказывал.