Так ли уж необходим он той, которая способна почерпнуть силу и вдохновение из простой нитки рябиновых бус?
Глаза его светятся каким-то сдержанным озорством — совсем как у Флетчера, когда он в настроении. В конце-то концов, до того, как сесть в кресло Верховного и сделаться непостижимым для таких, как я, этот деятель наверняка вдоволь пошлялся по Сутям с обтрепанной лютней или гитарой, и «великих и ужасных деланий» на его счету куда побольше, чем у нашей троицы, — оттого-то мы так притягательны для него.
Первое мое побуждение — поцеловать ему руку, но я тут же одергиваю себя — я женщина, а он, черт возьми, не мой любовник! — и ограничиваюсь глубоким поклоном.
На выходе из святилища Ордена я нагоняю Ар-Ньерд. Теперь, когда церемония закончена, я имею полное право поговорить с ней как подруга с подругой.
— Нодди, я тебя вот о чем хочу спросить: ты с Удардой давно виделась?
— Не далее как вчера, — Нодди достает из пачки сигарету, закуривает. — А что тебе от нее надо на этот раз?
— Не говорила ли она тебе, что в последние две недели еще одна девушка с Тихой Пристани обрела свое Истинное Имя?
— Вот уж этого не говорила точно, — убежденно отвечает Нодди. — Такие новости мимо меня не проходят. Да и она, думаю, не стала бы о таком молчать — моталец с Тихой Пристани зверь еще более редкий, чем какая-нибудь птица феникс. По-моему, за все время после твоего появления оттуда пришли то ли один, то ли два человека — и точно парни, а не девчонки.
— Значит, эта паршивка таки не вошла в Круг Света, — произношу я раздумчиво. — Ну что ж, теперь я оставляю за собой полную свободу действий. Я ей дала две недели — за это время черта можно было зарегистрировать.
— Это ты о ком?
— Да о Маэстине, моей дорогой сестрице! Выучилась разрывать мироздание, на радостях сбежала из дому, неведомо как добралась до Города и теперь сидит здесь в каком-то, прости Господи, скорпионнике. И конечно же никаких известий родителям не подает — ах, нам уже семнадцать, круче нас только вареные яйца и Алланнские горы! Да я им и то стараюсь хоть раз в три месяца весточку посылать — все-таки не чужие люди, что бы там раньше между нами ни было… а уж она-то не я, ее отец любил даже больше, чем младших!
— А откуда ты знаешь, что она, как ты выразилась, сидит в скорпионнике? Может быть, просто живет…
— Как раз на Страстной неделе это наказание мое за все грехи сразу заявилось ко мне. И думаешь, в гости? Нет, денег просить — это у меня-то! Оказывается, эта зараза перед уходом сняла все, что было, со своего именного вклада, обменяла здесь на фиолетовые и полгода оплачивала из своего кармана все пиры и пьянки этой гоп-компании. А теперь денежки тю-тю, им там в очередной раз жрать нечего, а тут и праздники подоспели, как на грех… Потому и домой ее не прогонишь — отец за такое дело ее за ноги повесит и будет не так уж не прав. Ну я ей и сказала: шагом марш в Круг Света, и чтоб без Истинного Имени на глаза мне не показывалась. Только тогда «Баклан-студия» возьмет ее на довольство, причем лишь ее одну, а не всех ее недопесков…
— Кого-кого? — переспрашивает Нодди.
— Недопесков! Слово, созвучное слову «недоносок». Я даже формулировку придумала: песец есть зверь белый и пушистый, а недопесок еще не песец, но очень хочет. А Маэстине я пригрозила: за две недели не зарегистрируешься — так и знай, натравлю на тебя Стражей с полным на то правом, и они доставят тебя назад в Дверис скоростной почтой. Если гора не идет к Магомету, то пусть идет на фиг!
— Уверяю тебя: в эти две недели в Кругу Света не было никого с Тихой Пристани, — мрачнеет Нодди.