Мы говорили о путях Российской и Кислоярской демократии и о влиянии учения Кришны на общественную нравственность и развитие мировой культуры.
– A конкретнее? – попросил Дубов.
– Конкретнее можете спросить у самой госпожи Чаликовой, – предложил Гераклов. Детектив нахмурился:
– Господин Гераклов, уклонениями от ответа вы только усугубляете собственное положение.
– Вы что, мне угрожаете? – насмешливо пожал плечами политик. – Не вы первый. Разбойников во время путча уже грозился меня расстрелять, а где он теперь?
"Эх, была – не была", решился Дубов слегка приоткрыть карты.
– Константин Филиппович, я совсем не собирался вам угрожать. Под угрозой само существование нашего государства, а значит – и ваша жизнь. Думаю, что вы у них в расстрельном списке один из первых кандидатов.
– Ну вот, опять, – вздохнул Гераклов, поправляя балахон. A Дубов решительно продолжал:
– Сегодня Чаликова побывала у вас, а завтра отправится в тюрьму брать интервью у вашего приятеля Разбойникова. И во время интервью он передаст ей записку для своих товарищей на воле. Собственно, товарищи это интервью и устроили. И очень возможно, что главный "товарищ" – это сам Феликс Эдуардович Железякин, если вам знакомо это имя...
Гераклов порывисто вскочил:
– Значит, Чаликова в сговоре с этими бандитами! A я, дурак, разоткровенничался с ней!
Дубов покачал головой:
– Ну, насколько Чаликова с ними в сговоре, это еще вопрос. Степень ее участия нам предстоит установить. Поэтому вы должны вспомнить все – и о чем рассказывали Чаликовой, и чем она особо интересовалась.
Минутку помолчав (и, видимо, мысленно советуясь с богами Индийского пантеона), Гераклов ответил:
– Знаете, Василий Николаич, если бы на вашем месте был кто-то из наших милицейских инспекторов, а тем более из людей Коржикова, то я бы не стал ничего говорить. Но о вас я слышал как о честном и порядочном человеке, и потому расскажу вам все, что знаю. – Гераклов еще немного помолчал, беззвучно шепча мантры. – Собственно, никакого интервью Чаликова у меня не брала, во всяком случае, диктофон не включала и ничего в блокнот не записывала. Мы просто побеседовали, но, как говорится, не для протокола. Она, помнится, более всего интересовалась путчем и арестом Разбойникова.
– A вы?
– Ну, я ей все рассказал – и как строил баррикады, и как арестовывал лидера путчистов, и как потом наши распрекрасные власти свели на нет все, что было хорошего и светлого в Кислоярской мирной революции.
– Ну хорошо, а о чем она еще расспрашивала?
– Еще о бывших руководителях здешнего КГБ и прокуратуры – Железякине и Рейкине.
– Так-так, – задумался Дубов. – Значит, о Железякине и Рейкине... Дело приобретает опасный оборот.
Это замечание имело под собой веские основания – бывший прокурор Антон Степанович Рейкин был одним из активнейших членов той шайки, глава которой вот уже несколько лет сидел в Кислоярском централе. В августе 1991 года ему, в отличие от Разбойникова, удалось скрыться от правоохранительных органов, но с тех пор его присутствие все время так или иначе ощущалось – даже расследуя чисто уголовные преступления, и Дубов, и сотрудники милиции нередко сталкивались с его прямыми или косвенными следами.
– Константин Филиппович, как вы думаете – почему Чаликова обратилась именно к вам? – спросил детектив. – Неужели вам известно больше, чем другим?
– Другие не так болтливы, как я, – печально ответил Гераклов. – Язык мой – враг мой. Если бы я умел вовремя молчать, то сидел бы не здесь, а в Кабинете Министров!.. Но с вами-то я могу быть откровенным. Видите ли, в чем дело. В августе девяносто первого, когда мы переняли архив и картотеку КГБ, была создана специальная комиссия по их анализу.