— Это абсент, он крепкий, — зачем-то предупредил я.
— Знаю, — и она тут же высосала стеклянного близнеца. Прищурилась. — Ещё.
Мы стукнули лбами стаканчики. Горький жжёный сахар, чем-то похожий на жидкое стекло.
— Как конопля, — сказала она. — Очень похоже. Та же легкость.
— Ты кто? — спросил я.
Меня снова окатило светом двух серых лун.
— Наверное, сейчас никто. Посмотри, я похожа на кого-нибудь?
Она встала и отошла от столика на пару шагов. Невысокая, худая до предела, видно даже под одеждой. Короткая юбка, из-под которой торчат худые, чуть припухлые коленки. И очень бледная кожа. Такая бедная, что синева вен проступает.
— Я похожа на кого-нибудь? — Она развела руки в стороны, и я увидел, что её куртка надета на голое тело. В прорези разошедшейся «молнии» мелькнул живот.
— Нет, — ответил я.
— Значит, я никто. А ты? Как мне тебя называть?
— Как тебе хочется.
— Налей, — она забралась на стул. — Я буду называть тебя… Никак я не буду называть тебя. Просто никак не буду.
— Не называй, — я заполнил стеклянного человечка зеленью. — Смотри, стаканы похожи на кукол.
— Точно, — сказала она через паузу. — Такие маленькие мальчики.
— У меня было много кукол.
— Было?
— Да. Их всех унесли.
— Отняли?
— Нет. Не так. Просто унесли. Часто приходится расставаться с тем, что любишь. Это как смерть. Всегда бывает. Со всеми.
Она кивнула, словно понимала, о чем я говорю.
— А ещё я убиваю зомби.
— Убиваешь?
Я кивнул.
— Вокруг множество людей, которые внутри не люди совсем.
— Зомби?
— Да. Не такие, как принято в кино. Не мертвецы ожившие и так далее, а просто люди. Но внутри они зомби. Внутри их нет человека. Только пустая оболочка снаружи.
— А что же внутри?
— Внутри… Внутри маленькая куколка. Которая дергает их за ниточки. Ворочает их суставами. Но кукла же не живая! Зомби. Они живут по установленному сценарию. Двигаются в деревянных рамках своих слов. Тянут свои руки… У них такие руки, словно лапки паука. Ко всему, к чему они прикасаются, приклеивается липкая паутинка. Я слышу, как внутри кукла трогает себя за фарфоровый животик и талдычит: «Делайте так, как я говорю, делайте так, как я говорю…» Зомби лживые. Они прячут свое грязненькое нутро, а потом неожиданно вытаскивают его на свет, обволакивают им кого-нибудь и отталкивают от себя, смеясь и хихикая, показывая на него пальцем. Тогда кукла внутри их кричит и радуется: «Смотрите на него. Плохой. Плохой. Плохой. Делайте так, как я говорю, и вы не будете такими как он!» Зомби. Я убиваю их и делаю куклы. Потому что, когда куклы достаешь изнутри, они становятся честными. У меня было много кукол. Теперь их у меня нет.
— А где ты живешь?
— Нигде. Сейчас — в этом баре. У меня нет дома. Там были куклы. А теперь их нет. И дома тоже. Налить?
— Налей, — она пододвинула стакан. Змейка живо ползала по её указательному пальцу. — А как ты убиваешь зомби?
— Молотком. Иногда ножом. По-разному. Это же зомби, а не люди. Не имеет смысла быть милосердным.
— А тела?
— Разделяю. Потом в целлофан и складываю в мешки. У меня был большой холодильник, понимаешь?
Она кивнула. Я окинул взглядом бар. По всему помещению клубился дым. Бармен невозмутимо читал газету, а куклы за стеклом медленно танцевали. Вальс. Дым звучал как вальс. Все вокруг звучало как вальс.
— …не приходило, что это так.
Отвлекшись от двух серых лун, я упустил нить разговора.
— Что? Я не понял. Куклы танцуют вальс, и я засмотрелся… Ты говорила что-то?
— Не важно. — Она распахнула куртку. Я увидел решеточку ребер, острые маленькие груди с темными сосками и выступающие косточки грудины. Очень худая. — Пойдём ко мне. Я покажу тебе кое-что.
— Куда?
— Это недалеко. Тут совсем недалеко…
Она потянула меня за руку.