Так уж совпадало, что он то и дело выходил из Межмирья либо ранней весной, либо поздней осенью, и ощущение лета стерлось, потерялось, как терялись многие другие приятные вещи, еще связанные с жизнью в повседневном мире.
Его ухоженность, его роскошная глянцевая раковина, лакированная таинственностью, привлекала женщин. Но внутри раковины, невидимый людям, дрожал, затаившись, мягкий и мерзкий моллюск его отравленной Межмирьем сущности, дрожал и ужасался при мысли о том, чтобы распахнуть хоть на мгновение свои створки. Лучистая, кошачья, расслабленная хитреца давно погасла в зеленых глазах Джерарда, и ледяной, отработанно-отталкивающий взгляд тоже являлся инструментом личной безопасности.
Бывали среди дам и натуры понастойчивее. Но если они все-таки получали то, к чему стремились, то не произносили впоследствии ни единого слова, и мнение свое хранили в святом молчании. Джерард же их попросту не помнил. Ему было все равно, даже если бы они болтали направо и налево. Но как раз молчаливость и странно загадочный вид его случайных пассий пробуждал неуемное любопытство в их подругах, знакомых, и огонь интереса продолжал пылать тем ярче, чем откровеннее Джерард затаптывал это ненужное ему пламя. Легенда сложилась сама по себе, раньше, чем ему исполнилось двадцать пять. В тридцать он был абсолютно мифологизирован безо всякого своего в том согласия.
Коляска дернулась, остановившись. Порывшись в кармане, Джерард обнаружил там несколько м онет, расплатился и через мгновение уже стоял перед зеленой свежевыкрашенной дверью кабаре.
— Чего надо? — явный вышибала с полудебильным выражением лица тянул слова, не переставая ковыряться в зубах спичкой. — Закрыто.
— Мистресса Хедер здесь?
— Допустим… К ней не пускаем. Не велено.
— Передайте ей вот это, — Джерард со значениям поиграл брошкой в пальцах. — Сейчас передайте. Важно.
Брошка произвела некоторое впечатление, и вышибала выбросил спичку щелчком за дверь, едва не прямо в лицо Джерарду. Потом захлопнул створку, и стали слышны удаляющиеся шаги.
Ожидание длилось недолго. Тот же полудебил важно произнес:
— Мистресса желает видеть вас.
И приотворил дверь на такое расстояние, что и стройной балеринке не протиснуться, не то, что рослому мужчине, да еще плотно одетому. Джерард приложил усилия, двинул двери на себя, проник внутрь. Опять не оставив на посту у двери никого, вышибала потопал через роскошный просторный холл к незаметной дверце под лестницей. За этой дверцей, будто в сказке, находилась малая лесенка, винтовая, узкая.
— Три пролета наверх, дверь со стеклянным кружочком, — пробасил сопровождающий.
Ага, значит, не желает ползти вверх еще раз, боится, тушка застрянет. Правильно боится.
Дверь «с кружочком» вообще являлась единственной дверью на этаже.
Постучал.
— Открыто, — сухой строгий голос из-за двери. Вошел и сюда. Уже третьи воротца этого теремка. В кресле сидела и сама хозяйка, боком к нему, что-то писала в большой книге. Не подняла головы, не взглянула. Узоры на ее халате так дивно гармонировали с мебелью, что при желании можно тут эту хрупкую даму и потерять.
— Откуда у вас это? — без предисловий спросила дама, продолжая уделять внимание только записям.
— Вы — мистресса Хедер? — уточнил он.
— Да. А — вы?
— А я — нет.
— Не поняла?
Да подними же голову! Поплыли долгожданные картинки памяти. Смутные, смутные.
— Откуда у вас брошь Лайоли?
— Девушка, которая дала мне эту брошь, умерла.
— Вы убили ее?
Какой светский тон вопроса, вот уж выдержка. Посмотри на меня!
— Я убил волка, который ее загрыз.
— Рос-Брандтовский оборотень… О нем писали в газетах. Значит, это правда?
Ага, не все так просто, вот голос и дрогнул.
— Правда. Но не вся. Лайоли была его последней жертвой. Мне очень жаль.
Он прислушался к себе.