— Я дам вам на дорогу всякого. И, слышишь, заверни в Старый Рэт. Они тебя не знают, так я говорю: неладно у них. Не призовут, не умеют, но что-то не ладно.
— Заверну, — кивнул Эрфан. — И вот что, Мартин. Наверное, я больше тебя не встречу. Прощай?
— Прощай, Предпоследний Иноходец, — оборотень выпустил из незажженной трубки струйку пара. — Не переживай. Ты достойный продолжатель своего дела.
Эрфан хлопнул по плечу старого приятеля и удалился.
Но Джерри все это было неведомо, ибо он уже спал.
Идея «завернуть в Старый Рэт» оказалась для него очень свежей новостью. При том, что Джерри отлично знал нелюбовь учителя к тем местам, где плохие дороги и невежественное население.
Старый Рэт был явственным воплощением всех неприязней аристократа Эрфана, вместе взятых. Один выговор приветствия повстречавшегося им на пути хромого старика заложил в уголке губ Иноходца такую нервную складку, что Джерри на всякий случай поднапрягся увернуться от подзатыльника — известно, на ком тут перво-наперво зло срывают. Странной все-таки парой они были, даже внешне. И Джерри понимал, что смотрится именно слугой, а не учеником.
Следующий, кого они увидели, был нищенски одетый мужичонка в жуткой гнойной коросте, передвигавшийся почти ползком и чего-то подвывавший.
Третьей была очень-очень молодая женщина, девчонка совсем, прижимающая к груди (вернее, к тому плосковатому месту, где у женщины должна быть грудь), сверток с младенцем. Поравнявшись с путниками, она смерила их невидящим взором, а потом села в дорожную пыль, продолжая молчать.
— Джерри, — нарушил молчание Эрфан своим особенным тоном взявшей след гончей. — Поди в дом, спроси воды и поесть.
— В который? — зевнул Джерри.
— В любой! Быстро!
В любой так в любой. Ненадолго избавившись от общества учителя, парень даже двигаться стал быстрее.
— Хозяева, — громко позвал он. — Люди добрые! Нет ли у вас немного воды и чуть-чуть хлеба?
Тишина в комнате была живой, это он как-то научился чувствовать. Когда нет никого, она, тишина, другая.
— Ну, извините, — вздохнул. — Пойду к другому дому, если уж и воды жалко.
— Нету их, — ехидно ответствовал голос. — Не у кого просить-та. На этой улице одна я осталась.
— Как это нету? — улыбнулся Джерри. — В поле все?
— В поле, ой, в поле.
— А вы где? — осторожным полушепотом спросил Джерри, оглядывая помещение.
Не углядел. Она прямо из-за плеча выскользнула, стала перед ним, будто тут всегда и была.
Обыкновенная такая женщина. Загорелая, в платье ношеном, но чистом, никаких странностей не замечено. Несколько упавших капель времени смотрели они друг на друга. Потом хозяйка, как будто сломалось в ней что-то, тяжело, по-старчески опустилась на лавку и, не глядя уже в глаза, пробормотала:
— Мать-земля, молодой-то какой. Хорошенький… Иди отсюда быстрее. Ни пить, ни есть тебе тут не надо, а уж ночевать-та подавно.
Мысль о том, что он «хорошенький», сподвигла парня на самостоятельный вопрос о судьбе деревни. Точнее, почти сподвигла. До того самого момента, когда…
— Джееее-рриии! !
— Иду! — заорал в ответ он, аж дернулась женщина. — Иду!
— Учитель мой, — пояснил, почесав щеку. — Вы бы вышли, хозяйка, он как раз интересуется, что тут произошло.
— Так вас двое?! — ахнула она. — Ой, лихо…
Уговаривать не пришлось, сразу же поднялась и последовала на улицу.
Выражение лица у Эрфана вполне соответствовало тону его крика. Джерри вначале подошел ближе, и только потом понял, что местные не просто решили поприветствовать гостей.
Их выгоняли. Каждый на свой лад. Гудели, как большие пчелы. Но гораздо доходчивее слов был их внешний вид. Такого собрания увечных и убогих Джерри не наблюдал никогда в жизни. Людей было не очень много, но каждый в этой толпе чем-то был болен.