Натя, однако, отличалась обаянием, прекрасно танцевала на коньках и к тому же знала, чего хочет.
— Фиг он от меня просто так получит, — упрямо говаривала она мне. — Пусть сперва женится. И вы ещё увидите…
Увидела: он действительно женился, вызвав сенсацию во всем конструкторском бюро. И опять же я встретила Натю спустя несколько лет. Выглядела она потрясающе и сверхэлегантно.
— Я закончила школу, — призналась мне она. — Потому что, знаете, к нему приходят разные знакомые, коллеги. Мать честная, я же вообще не понимаю, о чем они говорят! Нет-нет, вы не думайте, я же не такая дура, чтобы рот разевать, я ни слова, все молчу, киваю, даже не улыбаюсь, и все думают, будто это я такая умная. Но ничего, я все лучше справляюсь, ребёночек у нас есть, а я, если угодно, и ещё одного могу родить…
По какой-то необъяснимой ассоциации у меня перед глазами встаёт пример собственного сына. Нет, Натя и её взгляды здесь ни при чем, сын вспомнился мне скорее в связи с пани Генрикой и её первоначальной причёской.
Я не динозавр и к причёскам молодёжи особенно не придираюсь, но в своё время была очень модной причёска под Иванушку-дурачка. Мой старший сын этой моде последовал, и была она ему исключительно не к лицу. Честное слово, очень тяжело смотреть на собственного ребёнка, если у него при этом рожа абсолютного дебила, а он именно так с этими волосёнками и выглядел. Я его ласково попросила, чтобы он постригся как-нибудь иначе, что не дало никаких результатов. Я попросила энергичнее. Тоже нулевой результат. В конце концов я ему пригрозила, что с такой причёской и такой мордой домой может не приходить. Пришёл. И в одиннадцать ночи я выгнала его на Центральный вокзал, потому что только там в это время и работала парикмахерская, запретив переступать порог дома нестриженым. Он пошёл надутый, возмущённый, со слезами на глазах, но на следующее утро я могла тешить глаз созерцанием нормальной личности с необходимой степенью умственного развития.
Насчёт его теперешних причёсок пусть голова болит у моей невестки.
* * *
Упустила я из виду и преступление, которое совершила на русской границе.
Шатаясь по стране на мотоцикле, доехали мы с мужем до Медыки и с интересом смотрели на пограничный пункт. Никто там в те времена не толпился, потому как границу дружбы невозможно было пересечь. Меня восхитили ворота, выкрашенные в весёленький, хотя и поблекший цветочек, я вытащила фотоаппарат и сделала снимок. Я ещё держала аппарат в руках и как раз переводила кадр, собираясь пощёлкать ещё какие-нибудь достопримечательности, но тут к нам подскочил какой-то тип и завопил, что здесь нельзя фотографировать! Никаких снимков!!! Ворота в цветочек составляют военную тайну!!!
Я спрятала аппарат за спину, боясь, как бы он у меня этот аппарат из рук не вырвал. Пусть и старая штуковина, но на что-то она пока ещё годится! Тип резко спросил, фотографировали мы уже что-нибудь или нет. Муж, который не видел, как я делала снимок, со всей искренностью отрицал страшное преступление. Благонадёжность из мужа била, как кипяток из гейзера, тип поверил нам на слово и велел убираться прочь. Мы уехали, а ворота в цветочек остались мне на память.
Точно так же выпал из памяти гусь, весьма существенный фрагмент, который я включила в «Леся».
Гуся выдумал Тадеуш, тот, который муж Евы, из Горпроекта «Столица». Он все нудил насчёт гуся и нудил. Дескать, есть замечательный способ запечь гуся в кострище. Этим методом пользовались русские солдаты: гуся пекут на костре в перьях и глине. Уговаривал он нас, уговаривал принять участие в этой нездешней дурости, и мы согласились!
Я долго вычисляла, когда же это было и кто с моей стороны участвовал в затее, Марек или Войтек.