***
Город украсили восхитительными цветами, душистые гирлянды опускались и вились лозами, лентами, в стенах Храма раздавались дивные хоралы. К церемонии стягивались жители, покорно приветствовали ступивших по усыпанной лепестками дорожке сначала Чонгука, ушедшего вперед, затем Тэхёна, которого ожидал у входа Намджун. После минувшего разговора между ними не сталось противоречий, и Тэ сам настоял на том, чтобы его вёл отец.
«Что бы ты ни сделал, это уже в прошлом. Я хочу быть счастливым сыном сейчас. Тем более, я уверен, мама бы хотела этого» И то ли вспомнив грянувшие следом объятия, то ли потому, что его сын передавался в надежные руки другого мужчины, Намджун отвел мокрые глаза и шмыгнул носом. Тэ похлопал его по плечу и взял под локоть, взволнованно выдохнул несколько раз. Переглянувшись, они тихо рассмеялись: переживают одинаково.
Распахнулись с тяжелым скрипом двери.
Чонгук, стоявший у алтаря в черном костюме и нервно кусавший губы, разом оглянулся и обомлел. Чуть затихло пение, взяв ноты мирные и сладостные. По блестящей глади живого коридора вдохновленных волков ступала невеста, ведьма, снова девственница. Чонгука бросило в жар. Белая шелковая мантия с тяжелым накладным капюшоном плыла к нему медленным шагом в сопровождении, которого Чонгук не замечал. Не замечал больше ничего и никого вокруг.
Намджун отпустил Тэхёна у ступеней, и тонкая ладонь в перчатке легла в ладонь Чонгука, помогшего подняться.
— Сегодня мы собрались здесь, чтобы связать священными узами брак Альфы и Альтары, нареченных от рождения…
Они не слушали торжественной речи, глядя друга на друга и держась за руки, невольно вторя позе священных статуй. Намджун подготовил сосуд и передал Хранителю лезвие. Альфа и Альтара протянули руки, Вольван оголил их запястья и, сделав аккуратные надрезы, соединил над кубком, где побагровела вода.
— В минуты затмения, испейте же дарованной крови!
Испив по очереди, они прикрыли глаза. Много рек протекало по их памяти, и только в одну они спустились дважды. Погасшее где-то снаружи солнце вливалось светом в грудные клетки, и сотни лучей заиграли флейтами. Погасли и кристаллы, остались только пляшущие огни свечей, при которых прозвучали клятвы.
Приблизившись, Чонгук осторожно взял Тэхёна за подбородок, и подернулись пеленой подведенные сурьмой глаза, дрогнули влажные губы, к которым Чонгук прижался с трепетом. Соединившись в долгом поцелуе, они с трудом прервались.
Раскатистое пение, возрождающийся свет. Чонгук подхватил Тэхёна на руки и понёс наружу, минуя ликующий волчий народ. Им на голову осыпались цветные блёстки, и уже потом позади послышалось рыдание:
— Боже мой, боже мо-ой! За что? Это уже слишком для моего бедного сердечка! — Хосоку не хватало платков, и он приложился к воротнику Чимина, не умея успокоиться. — Будьте счастливы!
Встреченные оставшимися на улице волками, Чонгук и Тэхён знали: они обязательно будут. Иначе не получится.
Им предстояло уйти с празднества раньше.
Прохладная полутемная комната приняла гостей, дала оглядеть себя. Хрустящее белоснежное ложе, залитый заменой лунного - серебристый свет, почти молочный.
Возбуждение. Сложное чувство, сечется о пушистые ресницы, преломляется учащенным дыханием. Подобраться так близко и не знать, как начать.
Чонгук сглотнул, прежде чем позволить себе даже обнять супруга, он осторожно притянул его за талию и слегка пригубил, надеясь долго не напиться. Тэхён чуть слышно застонал, и Чонгук обрел уверенность, потянул за шнурки, поборол пуговки и неспешно стянул одежды, оголяя смуглые гладкие плечи, раздеваясь на ходу сам.
Уложив Тэхёна на спину, Чонгук накрыл его своим телом и гладил, примеряясь к нему, зарывшись в шею, осыпал поцелуями грудь и живот. Он добрался до чувствительных бедер и нырнул между, измочив слюной промежность. Тэхён изгрыз себе пальцы.
Одичалая страсть тонко мешалась с желанием повременить. Хотелось слышать голос Тэхёна дольше, задавать ритм, но не мучать. Тэхён и не принимал за мучение, каждое действие Чонгука, его шепот на ушко, касание - становились наградой. Так долго ждать и получить сверх меры и больше. Не успевать насыщаться поцелуями, соприкасающимся пожаром кожи, теряться и находиться на ощупь вновь. Мягко развернув Тэ на живот, Чонгук вылизал его позвоночник, и тот зажевал простыни, в попытке растереться о твердую плоть. Волк нарочно не торопился, изводя их обоих.
Вся сдерживаемая страсть не помещалась Альфе в ладони, и он ссекал языком мурашки на шее, закусывал надплечья и сминал пальцами наливные ягодицы мужа. Они ютились в тесноте слепых объятий, разменивая минуты на поцелуи, мокро и глубоко задевая друг друга… и Тэхён, охмелев, оставлял белые росчерки на разгоряченных плечах.
Запах прянично-яблочный, не блудный, не приторный. Прижимаясь пахом, Чонгук захватил Тэхёна и, обманув поцелуем, легонько развел ноги, подхватил под поясницу и вошёл, вливая в мёд бедер белое вино и сдергивая завесу невинности. Их пульс скопился в одном напряженном толчке, и Тэхён, изгибаясь, всплеснул руками, скользнув ими по напрягшимся лопаткам, счертил трезубцы-царапины, выдыхая плёнкой по влажной шее Чонгука. Он задвигался, и Тэхён отвечал стоном, надламывая голос, зажимал его и старался придержать темп.
Плавно сотрясая ведьмино тело, Чонгук замедлялся, усаживал его на себя, перекатывал по ложу, не останавливаясь, и убедился, что достичь оргазма сложнее, а изнутри давит какое-то новое чувство. Им обоим нужно добраться до вершины.
Нечто застало их по диагонали, вымотанных, но не способных расстаться. Чонгук растерзал Тэхёна, оглушая поцелуем, а тот скрестил стопы на блестящей от пота пояснице, ощутил, как рвёт низ живота, и как Чонгук толкается сквозь вязкую жижу, и оттого еще горячее.
Любовь, любовь… Как её много, стекающей по скулам, таящейся в пятнышках-синяках, плачущей кровяными следами по запястьям, которые Чонгук прокусил, вылизал и вбил ладонями в перину, заводя над головой. Не сдался, не пощадил, ему нужен Тэхён, нужно их будущее.
Поволока на глазах. Дрожь в исступлении, Тэхёну так хотелось избавиться от неожиданно тяжелой ноши, от рези, от того, что создавалось в нём, степенно меняя. Заклинание, которое он ненавидел, обращалось с ним непомерно грубо, ссыпая битое стекло в грудь.
У Чонгука на руках сильно проступили вены, внутри Тэхёна невыносимо хорошо. И оба знают, как ему больно. Кости его охватила скручивающая леска, сознание отдалялось, уплывая, он всеми силами пытался удержаться за Чонгука, и за каким-то из хлопков о ягодицы - перестал слышать, потому что забился в припадке и зашелся мучительным криком, ныряя в черноту и выбираясь обратно.
Зажав в руках, Чонгук безотрывно разделял с ним долгие минуты оргазма. Платина волос точно переснялась ему на пальцы, он целовал покусанные губы и уже знал, что в Тэхёне теперь очень много от него. Тэхён зарыдал из-за кипящих эмоций, и его пришлось успокаивать, лаская до самого утра.
Рассвет Альфа и Альтара встречали держась за руки и влюбляясь заново под куполом нежного шепота.
***
Некоторое время Тэхён не замечал изменений, так же смеялся, размышлял, душевно болтал с Чимином и Хосоком, чему-то учился у отца и много читал. И, разве что, обнаружил привязанность иного толка к Чонгуку. Ему буквально не хотелось с ним расставаться, а настроение металось между замечательным и никаким. Тэхёна начало мутить и тошнить, и все его попытки наесться непременно оканчивались опустошением. Обостренное обоняние не давало ему покоя. Семейство поглядывало на него с понимающим ожиданием.
А Тэ дулся из-за пустяков, из-за того, что у Чонгука так много работы, а следом у Чимина, да и Хосока не выцепишь. Он ходил в гости к Лим, съедал её пироги и вкусности, играл с Таем и уходил от них под вечер, когда Чонгук возвращался домой.
Итак, однажды утром он высмотрел в зеркале округлившийся животик, улыбнулся и пошел показывать его спящему мужу.
— Знакомься, малыш, это твой папа. Бессовестный волк, который сопит, пока я тут надрываюсь и налаживаю диалог.