Про мою мать ходят разные слухи, но почти все сходятся в том, что она убила своих семерых мужей, причем ради наследства. Называют ее за глаза «черной вдовой». Разумеется, она утверждает, что это неправда, да и авроры проверяли каждый случай и ни разу не смогли доказать ее причастность. Почему же я должен ей не верить?
Только вот отчего-то не верил. Иначе почему она всегда отказывалась говорить об отце? Как минимум его она точно убила, я был просто уверен в этом.
И как я мог жить с этой женщиной? Я ее люблю. Она моя мать. Она мой единственный родственник, очень близкий человек. И она любит меня больше всего на свете. Убила отца? Может, я покажусь циничным, но иногда даже убийства бывают оправданы. К тому же, я его не помню. Так что не очень-то и сожалею о его смерти. Я просто не знаю, каково это – иметь отца, чтобы горевать о том, что я его потерял. Только иногда, во сне, я слышу его голос, напевающий песенку про ведьму Вэнди. Может быть, он пел ее мне?
Единственное, за что я был признателен отцу – собственно, за факт моего рождения и мою внешность. Он был мулатом, и очень красивым. Итальянец по отцу и сенегалец по матери. Черты его лица были тонкими, что редко встречается у темнокожих. Слишком смуглый итальянец, как можно было бы назвать Эрардо Забини. От него мне достался красивый нос – прямой и изящный, выгодно отличая меня от стопроцентных потомков африканцев, имеющих носы с широкими крыльями и обычно курносые. Да и мои губы не были толстыми, хотя все же полнее, чем у отца. Не густые и сросшиеся, а дерзко изогнутые черные брови. В общем, я тоже был своего рода слишком смуглым итальянцем – только еще чуть меньше итальянцем, и чуть более темнокожим. Но форму лица, глаза и уши я унаследовал от матери. А еще, к сожалению, кудрявые волосы. У отца они были лишь немного волнистыми, и он носил элегантный черный хвост, перевязанный черным же бантом. Мне же приходилось коротко стричься, чтобы не напоминать молодого барашка.
Наконец-то кто-то рассказал мне, каким человеком он был. Властным, циничным, несдержанным, но очень добрым, даже несколько наивным, благородным и невероятно галантным кавалером. Он работал в команде итальянского посла, потому и приехал в Великобританию. И остался здесь на весь недолгий остаток жизни.
Я не заметил, как пролетело время, и за окнами уже стемнело. Мы со Снейпом разговаривали, лишь пару раз прерываясь на то, чтобы я мог выпить лекарства. А потом вдруг я почувствовал боль в челюсти. Никогда не думал, что это бывает так ужасно. У детей зубы растут медленно, постепенно прорывая десну изнутри. Выращивание костей и зубов с помощью магии происходит гораздо быстрее. А именно – я почувствовал боль, которая в течение нескольких секунд нарастала и нарастала, а потом десна просто разорвалась, выпуская новый зуб и поток солоноватой на вкус крови. Снейп тут же пересел ко мне на кровать и приподнял меня, чтобы кровь стекала по подбородку, а не попадала в горло, заставляя меня захлебываться. Ощущение было отвратительным, особенно если учесть, что процесс сопровождался омерзительным хрустом где-то в челюсти. Беседу волей-неволей пришлось закончить. Профессор даже немного скривился, наблюдая за моим жутким кровавым «исцелением». Или, может быть, гримаса боли и отвращения на моем лице произвела на него такое впечатление? Так или иначе, как только все закончилось, Снейп снова уложил меня на подушку, потом наложил Эпискеи и Тергео. Как в первый день занятий, - подумалось мне…
Не знаю, почему я вдруг уснул. Наверное, потому, что предыдущая ночь была беспокойной, и я вымотался от боли сильнее, чем обычно устаю за день. А может потому, что Снейп сидел на моей кровати, совсем рядом, и смотрел на меня. Мне отчего-то стало так легко…
Меня разбудила Помфри, когда уже окончательно стемнело, и профессора рядом не обнаружилось. Сказала, что гипс с одной руки можно было снимать еще днем, но она решила перестраховаться. То есть я лишние несколько часов мучился, не в силах даже почесаться самостоятельно. А просить о таком профессора было бы унизительно, и я терпел. Колдомедик сняла с меня все повязки и принялась диагностировать, заставляя шевелиться, сгибать и разгибать суставы. Руки оказались в полном порядке, как и спина. А вот левая нога была в плачевном состоянии. Из-под повязок вместо здоровой конечности показалось нечто, по цвету напоминающее баклажан. Разорванные мышцы и связки продолжали кровоточить, и лишь очень сильно замедленное магией, это кровотечение не становилось фатальным. И Помфри начала лечить меня какими-то другими лекарствами, горькими и наоборот приторными, читая заклинания и касаясь палочкой мест повреждений. Кажется, я успел несколько раз задремать, пока она колдовала над моей ногой, и ей приходилось расталкивать меня, чтобы я глотнул очередного снадобья.
6. Северус
- Где мой сын?! – Услышал я гневный вопль, доносящийся из коридора. Вечером я ушел, оставив Блейза под присмотром Помфри, когда тот уснул. После завтрака я вернулся и несколько минут сидел, наблюдая, как мальчишка спит. И только я собирался его разбудить, как услышал этот крик разозленной матери. Естественно, Забини тут же проснулся и недоуменно уставился на меня, а через секунду в палату ураганом влетела Онория, а за ней с трудом успевала шокированная ее поведением Помфри.
- Блейз! – Воскликнула Нора, усаживаясь на кровать и стискивая своего почти двухметрового ребенка в крепких объятиях, так что ему грозило несколько новых переломов. Я только и успел, что встать и благоразумно отойти к окну. – Как ты, дорогой? – И, не дождавшись ответа, она уже повернулась ко мне, злобно сверкая глазами:
- Снейп!!! Я тебя убью! Уничтожу! Да как ты посмел! – Вскочив, она направилась ко мне, сверкая наманикюренными коготочками, словно собиралась расцарапать ими мое лицо. – Мой сын чуть не умер, а ты даже не потрудился сообщить мне! Мерзавец! Почему я узнаю об этом от Паркинсон?
Я даже не пытался оправдываться, зная, что пока она не выпустит пар, все равно ничего не услышит и не поймет, а потому спокойно стоял и невозмутимо следил за ее действиями. Подойдя, она ткнула меня пальцем в грудь:
- Да кто ты такой, чтобы решать, знать ли мне, что случилось с моим собственным ребенком?! Я его мать! А ты ему не отец. Ты… ты – никто, ясно?!
Последний раз стукнув меня кулачком, уже совсем нерешительно, она посмотрела на меня более осмысленным взглядом.
- Ты вроде бы сама хотела, чтобы я был Блейзу отцом. Я позволил себе решить, что для него нужнее – твои женские слезы и волнения, или поддержка и помощь мужчины, и выбрал второе. К тому же, жизни мальчика ничего не угрожало. Если бы состояние ухудшилось, я бы сразу вызвал тебя, Нора. А так ты бы только помешала, прости.
Кажется, мои слова подействовали на нее, и она не могла не согласиться, что я был прав, осознавая, что она тут только что устроила. Когда Забини лежал весь переломанный, такой концерт явно не пошел бы ему на пользу.
- Северус, прости, я просто так испугалась! Галатея Паркинсон сказала, что Блейз… что он… это было так ужасно! – Всхлипнула она, переходя к последнему пункту в последовательности «Шок – Гнев – Истерика - Слезы». – Ты же знаешь, я не могу… Не переживу… - Разумеется, она не смогла больше связать и двух слов, кинулась мне на грудь и разрыдалась.
Онория Забини – самая мудрая и дальновидная женщина из всех, кого я когда-либо знал. Если хочешь устроить кому-нибудь изощренную месть, спроси ее как. Спланировать многоходовую комбинацию для нее не сложнее чем подпилить ноготок. Очень широко образованная и любознательная, она могла поддерживать беседу на любую тему, владея искусством риторики в совершенстве. А еще она была просто очень красивой женщиной. Лицо, волосы, фигура – природа не обделила ее ни в чем. И она приумножила это богатство, подчеркивая лицо грамотно подобранным макияжем, укладывая волосы в сложные и элегантные прически и неизменно облачаясь в эффектные наряды.
Но у нее было одно слабое место – единственный и горячо любимый сын. Когда дело касалось его, Онория разом превращалась из женщины в мать, напрочь теряя голову. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, как выглядел ее боггарт. Хотя ее опасения в большинстве случаев были беспочвенны, чуть ли не превращаясь в паранойю.