Через несколько минут, когда две чашки стояли на столе, вошел Князев. Он сдержанно кивнул Ефиму Аркадьевичу. Тот сидел за огромным антикварным письменным столом и играл изящной авторучкой, вертел ее пальцами, как прораб на стройке вертит карандаш, который только что достал из-за уха.
— Моя фамилия...
— Меня не интересует ваша фамилия, я ее знаю.
— Извините, Ефим Аркадьевич.
— Присаживайтесь, у вас десять минут, — олигарх взглянул на старинные каминные часы, купленные им на аукционе в Лондоне.
— Я вам никого не напоминаю? Ефим Аркадьевич на несколько секунд задумался.
— А если и напоминаете, то что с того?
— Так значит, я вам никого не напоминаю?
— Я же вам ответил, это не имеет значения.
— Имеет, — твердым голосом сказал Князев, — именно поэтому я и пришел. Он сидел на стуле с идеально прямой спиной, смотрел на чашку с чаем.
«Интересный человек, — подумал Ефим Аркадьевич Гусовский. — Обычно все рассматривают интерьер моего роскошного кабинета, восхищаются, восхищение прямо-таки застывает в зрачках. А он буднично скользнул по стенам быстрым взглядом, словно вся эта роскошь ему не в диковинку и у него дома есть то, что мне и не снилось».
— Послушайте, Ефим Аркадьевич, вы человек богатый, — начал Князев.
— Допустим, — сказал олигарх.
— Вы живете в России.
— Допустим, — еще раз произнес Ефим Аркадьевич.
— Значит, вы считаете себя этой земле чем-то обязанным?
— Уточните, чем, например?
— Например, тем, что вы здесь родились, сколотили состояние.
— Допустим, — уже немного злясь, сказал олигарх. Этот человек одновременно и раздражал его, и веселил.
«Ясное дело, человек он странный, необычный, это чувствуется по всему. Говорит не так, как другие, да и выглядит абсолютно нелепо. Неужели прикидывается?»
— Мне кажется, Ефим Аркадьевич, пришло время для того, чтобы отдать долг земле российской.
— Отдать долг? — переспросил олигарх, еще не понимая, куда клонит посетитель.
— Да, именно долг.
— И какой же долг должен отдать я? И кому конкретно? Может быть, вы изволите сказать?
— Земле российской, Ефим Аркадьевич, ведь это именно она вас вскормила.
«О, господи!» — подумал Гусовский, аккуратно кладя на стол невероятно дорогую авторучку. Он взглянул на стену. Под пейзажем Левитана, грустным, осенним, с золотыми березками и туманом висела дюжина фотографий в одинаковых рамках. На этих снимках Ефим Аркадьевич был с президентом, с премьер-министром, с Папой Римским, с патриархом, с космонавтами и даже с президентом Соединенных Штатов Америки.
— По-моему, я России все долги отдал. Налоговая полиция ко мне претензий не имеет.
— Я не о том, — все так же спокойно и уверенно сказал Князев. — Я хочу, чтобы в Москве был поставлен памятник царю Николаю Второму, настоящий памятник, державный.
— Похвальное желание, — произнес Гусовский. Наконец, до него дошло, с какой целью этот чудак с внешностью царя Николая Второго так упорно его преследовал.
— Значит, вы хотите, любезный... — произнес Гусовский, исподлобья взглянув на Князева.
Их взгляды встретились. Князев смотрел спокойно, глаз не отвел, не опустил. Все та же уверенность в правоте своего дела.
— Да, я хочу, чтобы вы дали денег самому лучшему российскому скульптору на памятник царю-мученику. И еще одно условие...
— Какое же? — склонив голову на бок, Гусовский смотрел на Князева. Затем снял очки и принялся тереть виски. По всему было видно, что Ефим Аркадьевич невыносимо устал, что день его измотал, к чашке с чаем он не притронулся.
— Вот какое условие, Ефим Аркадьевич: скульптор должен слепить императора не с какого-то там натурщика, а с меня.
— Исключительно с вас? — сказал Гусовский.
— Да, с меня.