Илу кивнул.
- Мы все блюдем законы священного места. Хотя я чаще навещаю другое святилище. Но пусть жрецы будут довольны.
Они поговорили еще и выпили другого вина из угодий военачальника, а потом Ати попрощался и, когда часы показали полдень, отбыл. Он был рад, что управился в срок.
Вернувшись домой, переоделся и пошел к отцу. На удачу, тот не уезжал еще в порт. Они отправились вместе, и по дороге Ати рассказал о встрече: о чем условился с военачальником, что хорошо в его доме, насколько это и правда будет удачный союз. До порта верхом было близко, и он закончил, едва впереди завиднелись склады.
- Ну а невеста-то тебе как? - прищурившись, спросил Болус.
Ати пожал плечами и отвернулся.
- Думаю, она будет хорошей женой.
Отец расхохотался.
- Понравилась, значит. Это хорошо.
Иногда человеческая проницательность отца будила в Ати не только восхищение, но и досаду. Он улыбнулся и промолчал.
Остаток дня они провели за встречами и выбором товаров. Целый поток проходил в последнее время через их руки, и прежде Ати никогда не вообразил бы, что можно настолько устать, просто трогая что-то. Однако все чаще слышались голоса, говорившие, что Мелоль засыпает, а раз так, скоро предстояло отплыть. А до отъезда - сделать как можно больше.
Старший брат обещал вернуться, чтобы взять на себя заботы, но был пока далеко и мог опоздать. Перекладывая письма, ощупывая ткани и разминая пальцами специи, Ати думал, что брату, возможно, придется постараться, чтобы вникнуть в порядок вещей. Это было новое, странное знание. Что, ненадолго отвлекшись, можешь потерять многое. Даже если прежде в этом была вся твоя жизнь.
На закате, когда они уже собирались домой, пришел человек в скромной одежде и показал печать; с собой у него было другой печатью скрепленное послание. Отдав, он поклонился и ушел. Отец помедлил, но сломал сургуч. Так они узнали, что Фер-Сиальце назначил отплытие через шесть дней.
Потому ли, что это было важное для города дело, или почему-то еще, жрецы согласились осмотреть Улинат сразу. А ведь могли сказать ждать и месяц, и два. По обычаю, Ати должен был ввести невесту в двери храма и встретить у них. Так он и поступил, и поразился, как бледна и молчалива она была, когда вернулась. Проводив Улинат до паланкина, Ати вошел в храм сам. Но, в отличие от нее, к обращению жрецов был привычен. И когда вышел, хоть на душе и легла тяжесть, знал, что помолвочный браслет наденет.
В честь такого события и чтобы обеспечить грядущему плаванию удачу назначили пир. Это было в их доме событием редким: мать не любила людных встреч, а отец не считал себя вправе собирать людей без нее. Он, впрочем, часто бывал в других домах по торговым делам и мог утолить голод своей общительной души там. Ати, однако, чувствовал, что тот был бы рад звать друзей чаще.
Гостей собрали самых разных. Всех их, Ати знал, пригласят потом еще и на свадьбу - их, а также многих других, ведь это было пока малое празднество. С кем-то из пришедших он говорил в порту каждый день, кому-то - давал расписки, а от кого-то расписки иногда получал. Сам Ати позвал несколько человек, своих ровесников, с которыми вел дела или общался. Никого из них, впрочем, близким приятелем бы не назвал. Дар дружбы пока что ему не давался.
День стоял удивительно свежий для раннего лета, и застолье текло легко. Накануне вечером из храма доставили шкатулку с серебряным браслетом; такую же, Ати знал, получил отец Улинат. Когда гости собрались, помолвочный браслет надели, сказав много торжественных слов. Металл, обхвативший предплечье, долго оставался холодным, но прошел час, другой, и Ати понял, что больше не чувствует его. Не чувствует совсем. Странное свойство для такой вещи.
Из кухни несли все новые и новые блюда, одно другого заманчивее. Раз или два, выйдя в коридор, Ати видел старую Ашту - начальственным взглядом она надзирала за разносчиками. Ей давно не выпадало возможности проявить талант во всей полноте. Это было, впрочем, предпоследней ее большой победой. Восьмидесятилетняя, она пришла в дом вместе c матерью Ати, и все эти годы служила семье. Теперь готовила себе смену. Свадьба должна была стать ее прощальным сражением.
Ати вернулся в зал и оглядел его, стоя в дверях. Насколько много пришло знакомых отца - настолько же мало людей позвала мать. Пригласила ли она вообще кого-то, кроме сестер и человека, что говорил сейчас с ней? Озадаченный, Ати смотрел незнакомцу в спину: того не было еще пять минут назад. Это значило, что гость опоздал: действие, граничащее с оскорблением.
- А ты, вижу, уже приметил Арфе, - сказал, остановившись рядом, отец и повлек Ати за собой. - Он только приплыл в Фер-Сиальце и прямо с корабля пожаловал к нам. Идем, я вас познакомлю.
Мать поклонилась и отошла, стоило им приблизиться, а человек обернулся, изогнув в улыбке бескровные губы. Он был высок, худ и лыс, и одет совсем не по-местному.
- Это мой сын, Атех, - представил отец. - Он отправится с нами.
Ати коснулся лба в жесте почтения, а человек сухо кивнул.
- Меня зовут Арфе Чередис, - проговорил он голосом тихим, но странно отчетливым. - Серые Одиннадцать послали меня сопроводить вас в вашем путешествии в Гидану.
Так значит, его пригласила не мать. Ати заглянул в выцветшие с возрастом глаза и удивился холодному вниманию, стоявшему в них; будто вода в подземном озере.
- Знакомство с посланником Совета - великая честь.
- Знакомство с Советом - вот великая честь, а я - всего лишь проводник их воли.
С этими словами гость отдал кубок проходившему мимо слуге и надел маленькую черную шапочку, вышитую серебром.
- Отплытие завтра, а мне нужно еще отдохнуть. Прошу не держать зла. Я увидел тех, кого мне поручили, и должен выразить теперь почтение городу.
Сказав так, он развернулся и пошел к выходу: быстро и, в то же время, не торопясь. Пробыв в доме сколько? Четверть часа всего? Кожаные туфли, тоже черные с серебром, казалось, едва касались пола. Ати посмотрел ему вслед. Но отец только рассмеялся.
- К гиданским обычаям непросто привыкнуть, это правда. Хорошо, что раньше я часто бывал там. Но подожди, может, тебе даже понравится.
Ати неопределенно пожал плечами. Некоторые вещи и удивляли, и не удивляли его.
- Может.
Прошел час, другой, и гости начали расходиться. Опустевшие комнаты стали привычно просторны, и простор этот увеличивался от минуты к минуте. Прощаясь, Ати подражал словам и манере отца, хотя давно понял, что им никогда не стать похожими, сколько бы лет ни прошло. Это, однако, не будило в нем сожаления. Мудрость отца, он знал, даже изменившись, продолжит жить в нем.
Наконец, в зале остались только родители и жена старшего брата. Отец завел разговор с ней и пошел проводить в синюю комнату, снова ставшую гостевой. Засновали слуги, приводя дом в порядок. Ати хотел было идти, но заметил взгляд матери и остался.