- Так вот. - Даже не оглядываясь, иду я за ним или нет, продолжил Паша. - В книгах, если что-то необычное происходит, то, как правило, сразу и спецслужбы об этом узнают, и криминалитет. В жизни все иначе. У вас происходит что-то странное, но оно выбивает вас из колеи и у вас появляются фобии. А при этом спецслужбам на вас плевать. Никто не лезет в окно с пистолетом, никто не шантажирует, никто не зовёт вас в тайгу или в пустыню на раскопки. И никто не приходит к вам, чтобы рассказать, что происходит. Вы согласны?
- Ну, почти. - Буркнул я ему в спину.
Мы вошли в небольшой зальчик, и Паша тут же устремился к накрытому на две персоны столику. В центре стояла табличка 'ТОЛЬКО ДЛЯ ВРАПЧЕЙ', но я решил, что это всё фигня, потому что в зальчике все равно никого кроме нас не было. Впрочем, рядом тут же материализовался официант, который выдал нам по листочку с меню.
- Значит так. - Паша мельком взглянул в листочек и отложил. - Вы берите, что хотите, готовят у нас нормально, чуть получше, чем в обычном общепите, у вас никаких ограничений.
- А у кого-то есть ограничения?
- Есть. Вот, например у Дамира Шарифовича. - Паша махнул рукой на дверь
В столовую вошли двое, первый был мужчина восточной внешности, невысокого роста, коротко стриженый, лет сорока с хвостиком. У него были глаза загнанного зверя. Второй был славянской внешности, крепыш лет двадцати пяти.
Дамир сел за стол и официант ему тут же принёс громадную лохань, тарелкой это было назвать трудно, каких-то варёно-тушёных овощей. Крепыш же с интересом начал рассматривать листочек.
- Э-э-э - я вдруг засмущался. А можно пару нескромных вопросов задать?
- Конечно можно, - вы, наверное, хотите спросить с чем тут люди лежат и что например у этих двоих?
- Ну да.- Я наугад ткнул в меню и буквально тут же мне принесли гороховый суп, котлеты с картошкой и салат. Паша выбрал борщ.
Помещение было маленькое 'эти двое' приступили к еде, не обращая на нас никакого внимания, но я готов был поклясться, что вольно или невольно, они услышат часть нашего разговора.
- Я вам диагнозы назвать не смогу по этическим причинам, но расскажу про проблемы. Дамир, является моим пациентом, так же как и вы. Так вот, однажды он понял, что толстеет, и решил следить за своим весом. Всё бы хорошо, но у него это превратилось в манию. Он купил весы домой, и начал взвешивался дома. До еды, после еды, до туалета, после туалета. Ну и так далее. Потом, - молодой человек умудрялся кушать и говорить одновременно, тарелки перед ним стремительно пустели, - он купил себе весы на работу. Потом купил третьи и начал таскать их с собой в чемодане. А потом он пришёл к нам.
- Вы, наверное, первым делом отобрали у него весы.
- Разумеется. И стали лечить.
- Гипнозом? Таблетками?
- Нет. Ограничили в еде и заставили заниматься спортом. По нашим прикидкам он должен был за две недели спросить столько, что проблема с весом просто сойдёт на нет. Ну, немножко аутотренинга тоже было.
- А сосед?
- Соседа зовут Иваном. Он не мой пациент. Этого мы лечим от трудоголизма и переутомления на этой почве. Пришлось отобрать у него ноутбук, два мобильных телефона и вырубить в номере телевизор. Так он теперь пробился по спорту, составляет Дамиру компанию во время тренировок.
- Жесть! А кто в основном у вас тут лечится?
- Трудно сказать. Нет основного направления. Во время бандитского передела в основном лежали с травмами головы. Во время дефолта с нервными срывами. Сейчас в основном трудоголики приезжают, чтоб мы их принудительно заставили отдохнуть. Как то так. Ваш случай своего рода уникальность. Потому что в основном как-то все приземлено у людей всё. А вы с чем-то необычным пришли.
-Ясно. - Я обвёл взглядом стены столовой. - Какая интересная керамическая плитка. Зелёные листочки, завитушки.
- Это оригинальная плитка прошлого века. Тут все практически без реставрации, само здание конечно ремонтировалось, доводилось до уровня двадцать первого века, но плитка, отделка и даже некоторая мебель остались от девятнадцатого.
- А что тут раньше было?
- Вы не поверите! Тут всегда была психушка. В девятнадцатом веке, точнее в 1873 году некий Афанасий Петрович Давыдко, миллионер и меценат, решил устроить богоугодное заведение. Место выбрал неслучайно, тут в те времена была редкая глушь, неподалёку располагался монастырь. Люди тогда были более напуганы, чем сейчас, так что больницы строились зачастую неподалёку от монастырей. Недаром говорят, 'сестра милосердия', ну или 'брат милосердия'. Афанасий Петрович помогал им деньгами, а они ему посильной помощью, которую оказывали с редким, но нынешним временам, послушанием и смирением. Сегодня попробуй нашим санитарам не дай отпуска, оплачиваемого летом! Скандал будет. А эти без отпусков и практически задаром. Да ещё молились о здоровье больных.
- Он, наверное, тоже врач был?
- Нет. Он был похож на врача, в холле с внутренней стороны, прямо над дверью, его портрет висит, я вам потом покажу. Он был похож на врача, а на самом деле, сдаётся мне, был психологом-самоучкой и изучал больных с целью найти среди них что-то необычное. Тогда времена были такие, что людям видимо мало было одного бога, и они хотели верить во что-то ещё. Эра Григориев Распутиных. В эту больницу на поклон к больным зачастую приходили крестьяне из далёких от этого места населённых пунктов за советом и с просьбами. Так Давыдко, по преданиям встречам не препятствовал, сидел рядышком и все записывал. Вопросы, ответы, реакции людей. Сын его потом в том же духе продолжал. Хотя сын вообще не понимал, зачем ему все это, до отца ему было далеко, а потом революция случилась. Монастырь разогнали, больницу сделали ведомственной. От монастыря сейчас только фундамент остался, местные по хозяйствам стены на кирпичи растащили.
- Афанасия Петровича небось раскулачили?
- Нет. Сын его уехал за границу, незадолго до своей смерти приезжал сюда, я даже его видел, крепкий такой старик. А основатель лечебницы пропал в тысяча восемьсот девяносто седьмом. Нашел себе некоего молодого человека, утверждавшего, что умеет врата на небеса отворять. Чего уж он там умел на самом деле не очень понятно, но как-то раз ушли они вдвоём в лес и сгинули. Искали с собаками, прочёсывали все леса в округе, ничего не нашли. Пропали без вести. Правда все больные в клинике утверждали потом, что он никуда не пропал, живёт с ними в божьем доме и за всеми следит. Ну, поскольку утверждали это исключительно больные, а из врачей и медбратьев никто его так с тех пор ни разу и не увидел, то решили все ж, что и впрямь пропал без вести.
- То есть больниц обзавелась своим призраком?
- Что-то в этом роде. Местные мужики, да и монахи, верили, что Афанасий Петрович может быть жив. В местной церквушке его отпели, но по негласному сговору никогда и никто не ставил свечку за упокой этого человека. Тела нету, вдруг жив ещё.
*
Вечером я решил прогуляться по окрестностям. Для себя я уже решил, что это не психушка, а просто санаторий для людей с испорченными нервами.
Гордо повесил на грудь фотоаппарат и, спустившись по лестнице, вышел в тепло летней ночи.
Цифровик, моё проклятие и мой поводырь в другие слои нашей реальности, болтался на моей груди, слегка притягивая к земле. Наверное, только это не давало мне оттолкнуться от земли и взлететь к звёздному небу. Воздух был насыщен кислородом и пах полевыми цветами. Я понятия не имел, из чего складывается такой лесной запах, но был уверен, что это цветы.
Выйдя за ворота санатория я, под неодобрительным взглядом охранника, тихонько насвистывая углубился в лес.
Сначала я шёл по асфальтовой дорожке, а потом свернул на довольно широкую и утоптанную тропинку. По ней я брёл довольно долго, не боясь заблудиться, ибо она была прямая как стрела, без дополнительных ответвлений.
Пару раз я примеривался видоискателем на тропинку, но нажать на пуск не решался. Мне почему-то казалось, что если я это сделаю, но баланс между умиротворяющим спокойствием этого леса и моим состоянием отдыхающего душой приезжего будет нарушен. Либо лес отреагирует, либо со мной что-то случится.