Этот ребеночек родился через три с половиной года после вашей дружбы. Я правильно посчитала?
Позавчера папа Валя показывал дочке на экране компьютера деление целого яблока на доли. Половинка, четвертинка, осьмушка…
Он встал, потянулся было к розовой лейке с длинным изогнутым клювиком, но потом наступил в лужу под подоконником и передумал.
Не дождавшись ответа, Лера осторожно поинтересовалась:
— Это мы тоже обцензурим?
— Это… Нет. Это я тебе скажу. Ее второй ребеночек умер. Как только родился.
— Ты сплетничаешь, — заметила Лера.
— Да нет, это факт всем известный. А теперь мы пойдем спать. По крайней мере, некоторые, — пробормотал папа Валя себе под нос и вышел из кухни. — Кстати! — сказал он из коридора. — Если подъедет Элиза, я тебя с нею оставлю. А сам поеду в роддом. Что-то у меня на душе муторно…
Элиза
— Все мужчины нервничают, когда жены рожают! — объявила Элиза с порога. — Детка, иди обними бабулю!
Расставив руки в стороны, она становится на одно колено, отчего ее весьма рискованная юбка поднимается, обнажив кружевную резинку чулка.
Лера подходит, некоторое время рассматривает вблизи лицо Элизы, потом неуверенно трется о ее щеку своей. Вблизи на лице Элизы заметен тональный крем, и блестки на веках, и тонкая ниточка карандаша по линии губ, но сильнее всего взгляд Леры притягивают огромные серьги. Они висят почти до плеч, звонкие и заманчивые, как елочные игрушки.
— Элиза, ты сколько раз рожала? — спрашивает Лера.
От неожиданности Элиза садится на пол у полки с обувью, расставив колени, грозит пальцем и строго заявляет:
— Сколько раз я просила тебя называть меня бабулей!
Через час, оставшись одни, они ложатся рядышком на ковер с медицинской энциклопедией. Элиза одета в махровый халат мамы, ее мокрые волосы стянуты полотенцем, а на лице маска из овсянки с медом и лимоном, поэтому разговаривает она медленно, чтобы не нарушить стягивающее действие маски у губ.
— Вот, видишь? Ребенок зреет в матке женщины…
— Это матка? — показывает пальцем Лера на отдельный рисунок. — Похожая на козу?
— Не отвлекайся. Ребенок зреет сорок недель. Он просто плавает себе в жидкости, питается через пуповину.
— Через эту кишку? — показывает Лера.
— Правильно, эта кишка и есть пуповина. Он не дышит и ничего не ест ртом. А потом сам начинает проситься наружу. Это и есть роды. А вот на этом рисунке, видишь, какой сложный путь проходит зародыш с первых своих дней. Здесь нарисована почти вся эволюция млекопитающего. И жабры, и хвостик…
— А можно… — задумывается Лера, — не родить ребенка?
— Конечно, можно. Это называется аборт, — Элиза ложится на спину, задрав подбородок. — В аборте важен срок. Нужно успеть.
— Как это? — ложится с нею рядом на спину Лера.
— До двенадцати недель. Пока еще у зародыша нет души. Вернее, пока в его развивающемся с жабрами и хвостиком теле бродят души вымерших млекопитающих и рыб. Некоторые женщины делают аборт и позже, но я считаю это уже грехом.
— Элиза, а когда я буду все это изучать в школе? — спросила Лера.
— Не помню. Классе в восьмом, наверное.
— А почему ты тогда мне это сейчас рассказываешь?
— Потому что ты у нас редкая умница и благоразумница! — Элиза на ощупь находит ладошку девочки и сжимает ее.
— То есть я сейчас узнала о размножении млекопитающих? — уточняет Лера.
— Точно, — с трудом сдерживает зевок Элиза. — Сперматозоиды, яйцеклетки… Здесь все нарисовано. Странно, что твои родители не подготовили тебя соответствующим образом к рождению братика. Надеюсь, они не обещали найти малыша на капустном поле, потом подложить в гнездо к аисту, чтобы тот принес его под вашу дверь в корзинке?
— Нет.