Научные учреждения создают ряд проблем – и верно, в начале 30-х годов, когда в нашей стране развернулись исследования атомного ядра с помощью линейных ускорителей заряженных частиц, разработка генераторов Ван дер Граафа и иных устройств, дающих высокие постоянные напряжения, была серьезной проблемой. Институт электростатики кое-что в этом сделал, кое-что нет; проблема электростатического ускорения частиц, между тем, отпала, ее вытеснил электродинамический (циклотронный) метод: а институт остался. Обосновать правильность существования того, что уже есть, вообще дело нехитрое, а в науке и тем паче – ибо кто, помимо людей, занимающихся этим делом, может выставить обоснованные возражения? Кто, кроме них!
В таких учреждениях люди живут долго и тихо, умеренно публикуясь, умеренно склочничая, умеренно продвигаясь. В начале года утверждаются планы, в конце пишутся отчеты. За счет остепенившихся неуклонно растет фонд заработной платы… Скверно бывает молодому, полному сил и розовых надежд специалисту, если распределение заносит его в такое тихое научное болотце: завязнет он там и будет до седин, до лысины ходить в инженерах или в «млэнээсах» – «сто в месяц – и все впереди», как называют таких в академических кругах. К счастью, в силу долголетия сотрудников вакансии здесь редки и заявки на пополнение умеренны.
Саше Корневу после окончания физфака ЛГУ в этом отношении не повезло: он вынужден был добиваться направления в Катагань, где жили его престарелые родители, а здесь работа по специальности была только в ИЭ. Правда, и тут благодаря способностям и неуемной энергии он за десять лет продвинулся от «млэнээса» до и. о. завлаборатории («и. о.» – поскольку не было еще кандидатского диплома). За это время он написал и опубликовал десяток статей по атмосферному электричеству, по грозовым разрядам, сделал на всесоюзной конференции привлекший внимание доклад по шаровым молниям, исполнил и сдал на рецензирование рукопись диссертации, запатентовал несколько изобретений, хлопотал по внедрению их, женился, завел дочь, изменял – не столько по влечению, сколько от неуемности характера – жене, развелся с ней, снова женился, завел еще дочь, изменял и этой жене – влюбленной и обидчивой артистке местного театра, загонял два мотоцикла, получил автоводительские права, копил на «Жигули»… И все это было не то, не то, не то!
«Шайтан-шар – шаровой заряд… – думал он сейчас, почесываясь и чувствуя на боку и около паха энергичные прыжки и укусы блох. – Это ниточка, за которую его можно вести. Только бы он появился завтра!… Стой, а почему Шар не рвет землю здесь, как в Таращанске? Да все потому же: тут под ним ручей и мокрая почва – проводники, экраны, не позволяющие заряду углубиться. А Таращанск стоит на базальтовом плато, на изоляторе то есть, – туда заряд проникает легко… А отчего радиальные ветры, шквальные порывы?… Ничего, разберемся. Ах, только бы Шар завтра появился!»
План действий у Александра Ивановича был готов.
Шар появился: вольно петляя, скатился с неба в Овечье ущелье немного далее того места, где стоял вчера. Белым пенистым смерчем втянул в себя воды Коломака, осушив ручей под собой до дна. Фиолетовая мгла сплющила, оттеснила вниз и в стороны стены ущелья. Утро было ясное.
Мамед Керимович согласился ассистировать. Корнев завел его «ИЖ», повесил на грудь его же транзистор, дождался сигналов «Маяка»: та-ра-рира-раа… – половина десятого, сверил свои часы с часами пастуха, включил скорость – вперед! Чабаны из-под ладоней смотрели, как отчаянный парень Сашка, виляя среди камней и разбрызгивая лужи, несется прямо под Шайтан-шар.
Корневу было страшновато, он избегал смотреть в стороны, чтобы не видеть, как справа и слева головокружительно искажается, будто ее отражают зеркальные конуса, местность; да и валунов столько, что гляди, не зевай. Вот двигатель зазвучал глуше, уменьшились обороты – будто мотоцикл брал подъем.