- И как ты это предлагаешь сделать?
- Вспомни, как мы все называем Малфоя?
- Ага, — улыбнулась Дора. — Именно так.
- А раз так, то есть ему полагается дырявой ложкой. За отдельным столом они уже сидят, хорошо, теперь еще и ложки им просверлить, чтоб соответствовало.
- Но ведь наши столы сервируют на общей кухне.
- Это проблема… хотя не такая уж и большая, мы за своей скатертью едим. А на кухню можно пробраться и ложки мало-мало просверлить. Вместо сверла, вон, свои ВП используем.
- И как ты намерен разобраться с поварами? Там же не люди, там домовики еду варят. Я пару раз туда пробиралась. Хотя ты прав, кухонь там четыре, по одной на каждый факультет. Соответственно, приборы там тоже идут по отдельности.
- Как они хоть выглядят, домовики-то эти? Ни разу не видел.
- Ростом где-то мне по пояс, с серой кожей и большими лопоухими ушами.
- Так, сейчас глянем… Эти, что ли, домовики? — я показал Доре картинку из энциклопедии, открытой на статье „Домовик западный“.
- Они самые, смотри, как точно нарисовано!
Вот, глянь, что тут говорится: „Отличаются скверной реакцией на хлор и фосфорсодержащие ядохимикаты, при применении которых впадают в глубокий сон продолжительностью до восьми часов“. То есть, дихлофосом вполне можно травануть. А дихлофос, если помнишь, я у твоего папы все-таки выпросил.
- Так ты предлагаешь…
- Именно это. Ночью распылить на кухне дихлофос, и этого хватит, чтобы все домовики ушли в глубокий аут. А потом проберемся мы и сделаем свое черное дело. Нам до кухни два шага. Главное, чтобы на шухере кто-то постоял, пока мы будем дырки в ложках сверлить.
- О чем вы говорите? — Сьюзен отвлеклась от беседы с выскочившей куда-то Ханной и прислушалась к нам.
- Да о том, как кое-кому крупно жизнь испортить. Конкретно — любителям покукарекать в подземелье.
- Ты о слизеринцах? — широко распахнула глаза Сьюзен. — Так я только за! Я с вами! Объяснишь, что делать?
- Само собой! — ответил я ей. — Только немного позже, когда до воплощения дело дойдет.
- Хорошо, только скажите!
Когда же мы добрались до школы, первым, что мы увидели, оказался гигант по имени Хагрид, горестно вздевавший руки к небу возле большого пожарища, некогда бывшего его хижиной. Больше, кроме сгоревшей дотла хижины, ничего не пострадало.
- Я же ему как мать был… Я же его согревал и кормил… — разобрали мы среди всхлипов верзилы.
- О чем это он? — переглянулись мы, войдя в двери.
- Кого вы имеете в виду, дети мои? — сквозь стену просочился отец Доминик.
- Когда мы шли с поезда, то увидели Хагрида, у него, оказывается, за каникулы дом сгорел.
- По школе ходят слухи, что Хагрид раздобыл неизвестно где драконье яйцо и пытался его высидеть. А пожар, который был как раз сегодня днем, означает, видимо, что дракон все же вылупился.
- Он что, совсем разума лишился? В школе — и драконов высиживать.
- Увы, дети мои, иной раз Господь лишает людей разума в наказание за грехи их.
Вновь торжественный ужин „за встречу“, вновь очередные разглагольствования уже порядком отрастившего бороду директора, короче, ничего не меняется.
Вечером, как пришли к себе, так печку растопил, а то холодно уже что-то стало. Хорошо, дрова еще оставались, надо будет в ближайшие выходные сходить нарубить. И вот сижу, на огонь смотрю, а рядом под бочок с двух сторон Сьюзен и Дора пристроились. Эх, где мои семнадцать лет…
Зеркало это, в книжках описанное, я все же нашел неделю спустя. В этой школе заблудиться где-то — раз плюнуть. Сьюзен как раз тогда немного прихворнула и на занятия не пошла, уходил один, вот и свернул, похоже, не туда, когда с последнего урока шел. Забрел в какой-то класс, который, судя по датам надписей на партах, не использовался со времен войны. Ну да, ну да, „Чарльз+Дорея=любов“, „Биннс-казёл“, „Малфой-пидар“ и другие. Ничего с годами не меняется. Про наше поколение тоже так писать будут.
И стоит посреди класса, возле доски, это самое зеркало, написано на нем сверху „Еиналеж оноц илешав енюав ызакопя“. Как водится, неизвестный артефакт попробуем открыть по-русски. Гляжу в него невооруженным глазом, и ничего, кроме собственной морды лица, не вижу. Ну-ка, ну-ка, свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду доложи, чего мне тут стоит ждать, коль пойду, как все хотят…
Проявилась картинка, похожая на канон. Я сам в очках с пол-лица, в черном балахоне, какие здесь носят, рядом со мной какая-то невыразительная особа, за веснушками лица и не разглядеть, единственным достоинством коей можно, и то с большой натяжкой, считать ярко-рыжие волосы. Также в кадре присутствуют трое детишек, все как один в черных балахонах и с чемоданами в руках. И стоит вся сия честная компания на перроне, от которого собирается отправиться знакомый красный паровоз.
Вот оно что, значит, вот какую судьбу уготовал мне недобрый дедушка Дамблдор. А рыжая особа, выходит, это еще не встреченная мною мадмуазель Уизли, она же объект „Блудница“. На фиг, на фиг, не надо нам такое счастье, одну рыжую я уже знаю, и она обещает быть во всех отношениях приятнее вот этого вот. Интересно, альтернатива тут предусмотрена? Свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду доложи, что же станется со мной, коль своей пойду тропой?
Изображение мигнуло, после чего показалась совершенно иная картинка. Стою я во дворе большого дома, возле дымящегося мангала, на котором шампуры с мясом жарятся. На мне тельняшка и камуфляжные штаны. Рядом со мной, в отличие от предыдущей картины, не одна девушка стоит, а две, и не в балахонах они, а в купальниках, достаточно откровенных, кстати. Одна из них — точно Дора, уж ее-то я точно в лицо узнал бы. Только цвет волос другой, не сиреневый. Черты лица второй расплываются, угадать не могу, кто это. Волосы тоже меняют цвет, то медно-рыжий, то иссиня-черный, то светло-русый. Стало быть, эту подругу я еще не встретил, и кто она будет, еще не знаю.
Дом вижу, большой, кирпичный, металлочерепицей крытый, заросший виноградом, сад вокруг с развесистыми деревьями. Возле дома — тенистая терраса с плетеными стульями, под обвитой виноградом перголой. Бассейн во дворе, рядом цветочная клумба и кусты можжевельника. А на заднем плане синеет гора, причем гора очень даже знакомая. Аю-Даг называется, то бишь, по-нашему, Медведь-Гора. А значит, это солнечный Крым, золотая мечта. Ясно слышу песню „Море“, которую Юрий Антонов написал.
Нахлынули воспоминания из прошлой жизни. Меня ж и из-за моих взглядов на Крым как на идеальное место для отдыха тогда девушка кинула. Ей, видите ли, надо было в Испанию, чтоб на самолете туда и назад, да в пятизвездочном отеле с выходом к морю и по программе „всё включено“, причем включить всё это предполагалось за мой счет, и ничего более она не хотела, наличие городов и коренного населения в её программе отдыха было необязательно. А я, наоборот, звал в солнечный Крым, в старый парк с толстыми кедрами и высоченными кипарисами, где так хорошо гулять в погожий день, глядя на синие горы и голубое море, искрящееся под летним солнышком. Звал пить вкуснейшее массандровское вино, как на мой взгляд, никакое другое с крымским не сравнится. Звал в Коктебель, где отвозят на катере к скале Золотые Ворота и купаются там, где глубина в десять тыщ футов. Так нет же, ничего этого ей не надо было, не любила она отдых в нашей стране. Э-эх, ладно, надеюсь, во второй раз что-то поудачнее обернется…
Что ж, вторая картина определенно нравится мне больше, нежели первая. Что из сего вытекает? А вытекает то, что слушаться недоброго дедушку Дамблдора мне решительно незачем. Если по окончанию года начнет настаивать, чтобы я опять вернулся к дражайшей тетушке, то бишь Пугалу, посылать советчика вместе с его советами большим боцманским загибом. От Доры не отдаляться, наоборот, держаться поближе. Даже тогда, когда она закончит школу.
Изображение мигнуло, тот я, что отражается в зеркале, махнул рукой и показал мне на карман штанов, после чего вся картинка пропала, и стекло снова ничего не показывает. Лезу в карман и нахожу там нечто, похожее на некрупный булыжник, только почему-то ярко-алого цвета, как будто его кто в ведро с краской уронил. И весом булыжник этот не меньше кирпича будет, того самого, силикатного. Хм, и что же это такое, не камешек ли философский, за сохранность коего борода многогрешная так якобы трясется? Ладно, разберемся. Прячу назад и иду искать своих.