Ролан снова запрокинул голову и взглянул на него.
— Спускайся, поговорим. Не хочу кричать.
Эйлерт кивнул и вместе с чашкой двинулся к лестнице на первый этаж.
Ролан ожидал его, примостившись на парапете террасы. Эйлерт отметил про себя, что тот именно ждал, а не просто оставался наедине с самим собой.
— Ты не любишь говорить о семье, — продолжил Эйлерт с того места, на котором прервался их разговор.
— Я думаю, все в Академии знают почему. И уж точно знаешь ты.
— Представления не имею.
Ролан прокашлялся и отвернулся.
— Тогда, может, и не стоит говорить, а? Пусть хоть кто-то ничего не знает обо мне.
Эйлерт приподнял бровь, но Ролан не видел выражения лица. Тогда он пристроился на парапет рядом с новым соседом и попытался заглянуть ему в глаза.
— Тебе так же одиноко, как и мне, — сказал он.
Ролан вскинулся. Такого признания он не ожидал.
— У тебя же есть Волфганг, — зло усмехнулся он, — вы с ним не разлей вода.
— Ты прекрасно знаешь, что это не то, — Эйлерт ощутимо помрачнел.
— Тогда почему не откажешься… от него?
— Потому, — Эйлерт задумчиво отхлебнул из чашки глоток, выигрывая время и подбирая слова, — что я — взрослый человек и понимаю, что есть вещи, которые нужно делать независимо от того, хочешь ты этого или нет.
Ролан качнул головой.
— Не понимаю. Как можно заводить дружбу с тем, кого не хочешь видеть рядом с собой? Это подло, нет?
— А тебе не кажется, — Эйлерт снова отодвинул чашку от губ и пристально посмотрел собеседнику в глаза, — что есть вещи куда более подлые и жестокие, чем наше «хочу»? Чем то, кого мы впускаем в ближний круг?
— Например?
— Например… — Эйлерт задумался, — например, последняя война обернулась десятками голодных миров. Множество людей потеряло семьи и кров. Просто потому, что двое благородных господ повздорили между собой.
— Не поэтому, — отрезал Ролан, — противоречия между Арканом и Логосом копились веками. Логос диктовал свою волю провинциям других миров.
— А… так ты, стало быть, одобряешь бунт?
— Я одобряю борьбу за свободу, - Ролан в ярости ударил по парапету кулаком. - Почему одни диктуют другим, как им жить?
— Потому что кто-то всегда диктует кому-то, так устроен мир.
— Отлично, тогда кто определяет, кто будет внизу, а кто вверху?
Эйлерт пожал плечами и какое-то время смотрел в темноту.
— Ты, очевидно, считаешь, что определяет тот, кто сильней, - перешёл он в контратаку.
— Нет.
— Да. Потому что считаешь, что прав тот, кто сможет отнять своё.
— У тебя есть другой вариант?
— Существует множество ответов на этот вопрос. Но если ты спросишь меня, я считаю, что правильный выбор тот — что сохраняет жизни и благополучие большего числа людей.
— Отлично, — снова недобрая улыбка заиграла у Ролана на губах, — а кто будет решать, что нужно для благополучия всех?
— Почему бы не тот, кто радеет за всех?
— Хайдрек Олдер. Кто бы сомневался. Один человек.
— Я знаю его. И знаю, что интересы Гесории для него прежде всего.
— А в чём интерес Гесории? Сохранить жизни как можно большему количеству людей? Плевать, что треть из них трудится на благо остальных на рудниках и плантациях?
— Тебе не кажется, — Эйлерта тоже начинала одолевать злость, — что кто-то всегда будет трудиться на плантациях? Или ты предпочитаешь ходить пешком, не иметь кораблей и питаться ягодами и кореньями, которые можешь собрать?
Ролан промолчал.
— Это бесполезный спор, — после долгой паузы сказал он.
— Как знать, — Эйлерт вздохнул, — и ты, и Волфганг однажды будете решать, какой станет Гесория через двадцать-тридцать лет. И было бы хорошо, если бы вы понимали, что за власть находится в ваших руках. Когда применять её, а когда — нет.
— Я понимаю, — Эйлерт заметил, как по горлу Ролана метнулся кадык. — Если мне доведётся войти в сенат, я не позволю Гесории жить так, как сейчас.
— Вот этого я и боюсь… — произнёс Эйлерт, но так тихо, что Ролан уже не услышал его за шелестом прибоя.
Они постояли ещё. Несмотря на то, что слова Ролана не внушали оптимизма, Эйлерту всё равно нравилось стоять рядом с ним вот так.
========== Глава 7 ==========
— Господин князь, господин Консул, — Волфганг склонил голову, из-под приспущенных ресниц рассматривая двух мужчин.
Отец постарел за те три года, что Волфганг не видел его. Он оставался всё так же худощав и подтянут, с такой же прямой спиной, но Волфганг видел, что первая седина проглядывает в его коротко подстриженных волосах и густых аккуратных усах.