- Ну как это - не были? Я приходил в этот зал практически ежедневно, я читал ему летопись, чтобы он не скучал и не грустил, я... я так надеялся его разбудить...
Он закрыл побледневшее лицо ладонями... и расплакался, неудержимо, как ребенок, и худые плечи равномерно вздрагивали, реагируя на преисполненные боли всхлипы.
- Эс, - растерянно прошептал Уильям. - Эс, ты чего?
Крылатый звероящер отмахнулся - обреченно, отчаянно, - и поскорее вытер мокрые щеки, но легче ему не стало. Кусая губы, ругаясь, как черт, он попросил прощения и покинул своих "детей", прикрыв тяжелые двустворчатые двери.
- Вот это его развезло, - пробормотал сэр Говард. - Может, пойти утешить?
- Я сам, - возразил Его Величество. - А ты сходи проверь, как там поживает лес. И, - он повернулся к девочке из народа хайли, - было бы неплохо, если бы ты составила ему компанию. Наши сородичи озлоблены на людей, но я безжалостно убью каждого, кто посмеет навредить моему оруженосцу.
- Поняла, - серьезно кивнула та.
Уильям выскочил в коридор, но не обнаружил никаких следов нынешнего хозяина замка. Он впервые пожалел, что на полу нет ни пыли, ни грязи, и наугад направился к башне Кано - до сих пор Эс предпочитал уединяться там, сочиняя стихи либо размышляя о звездах. В Лунной Твердыне была и астрономическая башня, где дракон внимательно наблюдал за движением небесных светил, но анализировать его он приходил в Кано. До сих пор юноша опасался пересекать границу безраздельных угодий звероящера, и если бы Эсу не было плохо, он бы ни за что не рискнул так откровенно ею пренебрегать.
Обитая железом створка беззвучно приоткрылась, и принц - нет, король, - народа хайли виновато заглянул во мрак, охвативший башню.
- Эс? - позвал он. И на всякий случай добавил: - Прости, я не буду смотреть на твои работы, я всего лишь хочу убедиться, что ты в порядке. Ты в порядке? - сорвался он, искренне переживая за вполне взрослого и самодостаточного дракона.
Светловолосый парень промолчал, но всхлипы выдали его с поличным.
- Эс, - Уильям приблизился - вслепую - и нащупал чужое прохладное запястье, обтянутое манжетой. - Не плачь. Я понимаю, что король Тельбарт был тебе дорог, я понимаю, что...
Он запнулся, потому что Эс подался вперед и безутешно уткнулся носом в его рубашку. В Талайне, у перевала Альдамас и позже, в Льяно, никто не поступал подобным образом, и юноша растерялся. К его чести, он быстро сообразил, что так ведут себя дети, огорченные потерей любимой игрушки - или чем-нибудь более страшным, - и попробовал обнять крылатого звероящера. Но получилось так нелепо, что Уильям ощутил себя идиотом, а плач Эса перешел в неуверенный, немного надрывный, смех.
- Что ты делаешь?
- Успокаиваю тебя, надеюсь.
- А почему так?
Юноша тоже рассмеялся:
- Потому что я не умею, Эс. Но если тебя это смешит, то я буду обнимать тебя вновь и вновь, пока ты не перестанешь печалиться.
Крылатый звероящер оценил каждое его слово:
- Ты ужасно добрый. Что ж, - он традиционно пощелкал пальцами, зажигая свечи, - спасибо, я успокоился. Посиди со мной, пожалуйста, хотя бы пару минут.
- Конечно.
Уильям изобразил отсутствие интереса, как явления, но разбросанные по столам, полкам и книжным шкафам рукописи его заинтриговали. Перевязанные черными лентами свитки пергамента будто намекали: "Возьми и прочти меня", и если бы не уважение к Эсу, юноша схватил бы первый попавшийся и азартно его развернул.
Вероятно, для Эса он был книгой, распахнутой где-то на середине - крылатый звероящер помялся, поколебался и предложил:
- Не боишься - бери, но я о них имею смутное представление.
- Это как? - растерялся Уильям, не спеша действовать. Мало ли, вдруг это было шуткой, а он испортит ее своими скоропостижными выводами?
- Все мои стихи, по отдельности или вместе - это ложь, Уильям. Поэты, менестрели, писатели - они всего лишь талантливые обманщики. Но у них есть выбор: заключать свои способности к обману в стихи, книги или песни, или врать повсюду, воображая себе, что они живут не так, как обычные, нормальные люди. Хотя, признаю, эти самые нормальные скучнее тринадцатого тома Истории Тринны, где летописец по имени Фараста рассказывает о восстании Братства Рыцарей против сэра Пьяницы, посмевшего нарушить законы с пятого по шестнадцатый таким-то образом, в такие-то дни, с таким-то возмутительным отношением...
Уильям внимательно следил за поведением Эса, но был вынужден признать, что светловолосому парню либо действительно полегчало, либо он, сам же предупредив, талантливо об этом солгал. По крайней мере, он вел себя, как ни в чем не бывало.
И хорошо.
Ресвайт, командир королевской стражи Талайны, быстро миновал северное крыло замка, где располагались комнаты принца Уильяма, и зашагал прямиком к выходу в тронный зал, невзирая на прием послов Саберны. Гномы приехали, чтобы выразить свои соболезнования в связи с гибелью жениха принцессы Хайны, но у Ресвайта были новости посерьезнее - и эти новости отметали соболезнования, как бесполезный мусор, потому что принц Уильям оказался вполне себе живым, здоровым и дееспособным.
Ожидать чего-то подобного от наследника трона - молчаливого, глупого, с непонятно какими мыслями на уме, - не осмеливался даже такой человек, как верховный дознаватель, что уж говорить о командире стражи? Никто, абсолютно никто в Талайне не знал юношу как следует - и теперь словно бы расплачивался по счетам за то, что его недооценил.
Ресвайт, ни секунды не колеблясь, распахнул тяжелые створки:
- Ваше Величество, разрешите доложить...