Она осталась у нас, прошел еще день, и только на следующее утро горничная открыла дверь высокому и необыкновенно представительному человеку в черном, наглухо застегнутом пальто и в тугих, слегка поскрипывающих перчатках. Он спросил, здесь ли находится Елена Власьевна.
Моя мать вышла вместо нее. Он низко поклонился и сказал:
– Вы – Елена Власьевна Смирнова? – Нет, Елена Власьевна нездорова.
– Вы даете мне честное слово, что вы не Елена Власьевна Смирнова?
Мать посмотрела на него с тем высокомерным недоумением в глазах, которое заставляло теряться самых развязных людей.
– Я прошу прощенья, – почтительно сказал пришедший, – но дело в том, что это имеет чрезвычайно важное значение. Иначе я не позволил бы себе задавать вам вопрос, на который вы уже соблаговолили ответить.
Честное слово, – сказала моя мать. Он вздохнул.
– Я учился с Василием Николаевичем в гимназии и университете – и с тех пор я его не видел и не имел удовольствия знать его жену. Да, и дело в том, что в ночь на 12 ноября Василий Николаевич бросился под поезд, возле Карповского сада. Я сделал все, что нужно, похороны будут завтра.
И на следующий день я увидел тело Василия Николаевича в гробу, все с ног до головы покрытое громадными розами – совсем как те, что стояли на парижском асфальте Halles – так недавно, когда я проходил ранним утром в этих местах.
Василия Николаевича похоронили. Елена Власьевна не говорила ничего и не плакала, – и потом, уже через несколько месяцев после смерти своего мужа, она стала совсем иной – без сцен, без истерик, без катастроф – и оказалась милой и неглупой женщиной, сделавшейся еще красивее, точно расцветшей вновь, через столько лет тяжелой жизни.
И я бы никогда не узнал, что было причиной и этого неожиданного самоубийства, и той жизни, которая проходила тогда мимо нас, если бы много времени спустя совершенно случайно я не познакомился бы с содержанием обширного письма, которое оставил после себя Василий Николаевич с просьбой вскрыть через десять лет после его смерти. Это было даже не письмо, а толстый пакет аккуратно исписанных ровными буквами бельм ластов бумаги, где все события были изложены точным и сухим языком, с некоторыми следами привычки к чисто юридическому стилю, но без всякого метафорически шаблонного налета, который отличает статью адвоката или политика от статьи или письма обыкновенного человека. "В силу чрезвычайно странно слагавшихся обстоятельств частного и в некотором смысле персонального порядка я был вынужден, уклонившись от первоначальных догматических побуждений…"; но такие фразы попадались редко; чаще же шла обычная человеческая речь, речь сильного и честного человека, так трудно прожившего свою жизнь.
Василий Николаевич познакомился с Еленой Власьевной, будучи студентом третьего курса; и так как никакие причины ни с той, ни с другой стороны не препятствовали браку, то он очень. скоро женился на ней и был совершенно счастлив. "Тот, кто знал мою жену в последние годы нашей супружеской или, вернее, несупружеской жизни, – писал. Василий Николаевич; – -тот получил о ней совершенное превратное представление". И. дальше:. "В день.моего брака с Лелей Железному Лорду: был год". Железный Лорд занимал много места в. письме Василия Николаевича. Он сопровождал Василия Николаевича с женой во время их свадебного путешествия, которое происходило не за границей, среди чужих стран и чужих языков, а "в нашей прекрасной Сибири": "Мы были на Амуре и на Иртыше, в. этой замечательной стране, еде я хотел бы кончить свою жизнь:; но только не так, не позорно и не неожиданно, как я буду вынужден кончить ее в ближайшее время". Верхом – и за лошадьми, то перегоняя их, то отставая, бежал, неутомимый- Лорд – они проехали несколько сот верст;.