Синий квадрат окна, люстра на потолке, громада коричневого шкафа, накрытый стол и лица однокурсников, всё мелькало перед глазами, расплывалось в пелене злых слёз, прыгало от тряски. Юлька была в четыре раза крупнее и сильнее меня и этим преимуществом успешно пользовалась.
– Сучка! Вампирша! – рычала красотка. – Лучше бы ты сдохла, чем моя сестра! Ненавижу вас, кровососы поганые!
– Идиотка! – не оставалась в долгу я, тоже переходя на крик. – Причём здесь я? Вот и кидайся так на вампиров, а не на людей!
Наконец нас разняли, развели по разным углам комнаты.
– Я убью тебя, кровососка! – продолжала орать Юлька, делая попытки вырваться из удерживающих её рук однокурсников.
Сердце колотилось, царапины от ногтей сумасшедшей девахи начали противно саднить. И стоило ради этого портить, и без того, напряжённые отношения с отцом?
– Юлька, прекрати, – примирительно и даже как -то устало, произнёс Гавриков. – Ну, с чего ты взяла, что Алёшина – вампир. Кровь она не пьёт, магией не обладает, а иначе, наваляла бы тебе сейчас.
– Действительно, Юль, – вмешалась Дашка. – Где-то дурацкую сплетню услышала и поверила.
– В любом случаи, дыма без огня не бывает, – встряла староста, протирая очки краем своей блузки. – Зря, Дашуль, ты её сюда притащила.
Я растеряно переводила взгляд с Дашки на кучку ребят, собравшихся вокруг Юльки, которая стала понемногу успокаиваться.
Сидя в четырёх стенах в опостылевшей компании отца над учебниками, я многое пропустила, даже не многое, а почти всё. Жизнь студенческой группы проходила мимо меня. И вот результат! Обо мне ходят какие-то слухи, а мне стало об этом известно только сейчас. Я едва удерживалась от слёз, хотя в глазах и носу противно щипало.
– Анька, моя милая Анька, подписала, их чёртов договор, – голос Юльки стал хриплым, теперь она раскачивалась из стороны в сторону, обняв себя за плечи. – Я видела её перед самой смертью. Моя сестра такой бледной была, голос тихий, ручки тонкие. Нам с ней даже поговорить толком не удалось, она постоянно плакала, от слабости…
– Меня ждёт то же самое, – обречённо вздохнул Гавриков, наливая из бутылки золотистую жидкость. – По этому, пока мои руки могут держать стакан, пока желудок принимает пиво, а друзья рядом, мне хочется веселиться, не думая о завтрашнем дне. Итак, за последний вечер моей свободы!
Раздался мелодичный звон, ударившихся друг о друга бокалов. Вечеринка продолжилась, вновь зазвучала гитара, полились песни. Но для меня, вечер был уже испорчен, что не укрылось от Дашки.
– Пошли по домам, – шепнула мне она, но сероватое облако разочарования спрятать ей всё же не удалось.
Ещё бы, подружка хотела весело провести время, выпить, покричать песни, а тут, приходится со мной нянчиться. Плохой я друг, не удобный!
– За что меня так ненавидят? – спросила я Дашку, когда мы уже шли по тёмной улице.
Моросил мелкий дождик, в лужах отражался рыжий свет уличных фонарей, то и дело мимо проходили весёлые парочки, обдавая нас стойким запахом туалетной воды. Мокрая листва деревьев, аккуратно растущих вдоль тротуара, трепетала от лёгкого ветерка. И было приятно так идти, под дождём, в оранжевом свете, вдыхая особый запах городской осени.
– Они боятся, Крысь, – немного помолчав, ответила Дашка. – У каждого из нас есть планы, мечты, надежды на будущее. Ведь когда тебе девятнадцать, то кажется, что перед тобой целый мир. И вот, в один прекрасный день, в твою дверь стучаться вампиры, тычут в лицо бумажкой, заставляют подписать договор и требуют следовать за собой.
– А я то здесь причем? Я так же боюсь, что меня заберут. Мне так же жалко и Гаврикова, и эту незнакомую девочку Аню.
– Ребята тебя не знают. Они видятся с тобой лишь на парах, ты же не ходишь с нами никуда. А по институту бродят слухи, что твоя мать была вампиршей. Да и внешность твоя, ты уж извини, на подобные мысли наталкивает.
Это « С нами» неприятно обожгло. Что же получается, пока я корплю над учебниками, пока выслушиваю нотации дорогого родителя, с ума схожу от одиночества и надеюсь, хотя бы на минуту покинуть ненавистную комнату с плотно– задёрнутыми красными шторами, моя Дашка развлекается в кругу однокурсников, сидит в барах, танцует в клубах, гуляет в парках, поедая мороженное и сладкую вату?
– Ты их оправдываешь? Вот какова цена твоей дружбы! – ругаться с единственной подругой не хотелось, но фраза вырвалась сама собой. – Да ты должна была меня защитить, послать их ко всем чертям. А вместо этого, выставляешь виноватой? Видите ли, дорогие однокурснички меня не знают, боятся моей внешности, а значит имеют права кидаться с кулаками?! Ну конечно, со мной скучно, я дома постоянно сижу. А вот с такими, как Юлька – классно! Что Дашенька, перешла на их сторону?
В моём голосе звучали слёзы, непролитые, накопленные. А от осознания того, что могу потерять единственного друга, на душе становилось ещё гаже.
– Крыся, никаких сторон нет, – мягко произнесла Дашка, и от этой мягкости стало ещё противнее. Так говорят с теми, на кого больше не желают тратить свои эмоции, от кого устали. – Я тебе не должна ничего. Да, мы дружим с самого детства, я понимаю тебя, гораздо больше, чем все остальные. Но быть твоим придатком, твоей тенью, твоим костылём я не желаю. К счастью, в сферу моих интересов входит не только общение с тобой, но и мальчики, танцы, кино, музыка и многое, многое другое.
На эту, вообще-то справедливую, отповедь, я не нашла, что ответить, и остаток пути мы прошли молча. Даже у подъезда не попрощались. Дашка гордо процокала на каблучках к своему дому, ни разу не оглянувшись.
А я, ещё долго стояла, глядя ей в след, даже тогда, когда тёмный силуэт подруги скрылся за дверью подъезда. В свою квартиру, в душную мрачную пещеру, где всецело властвует огнедышащий дракон – мой отец, подниматься не хотелось.
– Будешь на улице ночевать? – проснулась гиена. – Вот не ссорилась бы с Дашкой, могла бы на ночь у неё остаться, а папочка наш к утру, может быть, остыл.
От воспоминаний о Дашкиной квартире, из глаз брызнули слёзы, благо скрывать их было уже не от кого. Во дворе лишь шелестели деревья, скучали пустые скамейки, да бродячий кот разгуливал по клумбе.
В доме подруги всегда пахнет выпечкой. Её мама, круглая, румяная и желтоволосая, то и дело выкатывается с кухни, словно большое яблоко. Руки Дашкиной матери пухлые, проворные, постоянно находятся в движении. То ловко лепят пельмени, то колдуют над шитьём, то перебирают спицами.
– Ой, Крысенька! – сказала бы мне она, улыбаясь так светло, как улыбается солнце на детском рисунке. – А я пирог испекла.
– Привет медицине! – весело воскликнул бы Дашкин отец, откладывая газету. – Когда труппы резать будете?
А младший братишка притащил бы свои игрушки, чтобы похвалиться. Беленький, шустрый, как зайчонок, впереди нехватает одного зуба, коленки измазаны зелёнкой.
У Дашки в доме всегда звучит смех, там светло и уютно, пахнет выпечкой и свежими садовыми цветами.
– Размечталась, – рявкнула гиена. – Ну так иди, попроси у неё прощения, может, пустит переночевать. Вот только учти, я в этом участвовать не стану, у меня какая– никакая гордость всё же есть.
– Тогда идём домой, раз мы такие гордые, – ответила я питомцу и вошла в подъезд.
Узкая кабина лифта, ряд кнопок, мой дрожащий палец нажимает на цифру «6». Тревожно горит жёлтая прямоугольная лампочка под потолком. Вот и всё, скоро я вновь окажусь в своём персональном аду.
Глава 3
Стоило мне открыть дверь и войти в квартиру, как облако отцовского гнева бросилось мне навстречу. Всего миг, какая-то доля секунды, но я увидела его, багровое с прожилками чёрного. Дурной признак, родитель не просто зол, он разъярён. В своих предчувствиях я не ошиблась. В руке отца был кнут, тот самый кнут, которым… Нет! Не надо об этом сейчас! Тело тут же покрылось противными липкими мурашками, а мысли, заготовленные слова превратились в вязкую кашу. Время шло, отец смотрел на меня, прожигая взглядом, губы плотно сжаты, жёлтые брови ярко выделяются на покрасневшем лице. На лбу блестят крупные капли выступившего пота.