— Во время войны я видел много мужчин с развороченными животами, которые приставляли пистолет к собственному виску. Куда он был ранен?
— Источник его боли находился в пальце ноги.
— Его ранили в палец? — Глаза Флинта от изумления полезли на лоб.
— Это была не рана. Мистер Скотт страдал подагрой.
— Подагрой! Сколько же ему стукнуло?
— Мистер Скотт был моим школьным учителем. Ему исполнилось пятьдесят пять, когда…
— Пятьдесят пять! Не так уж много, чтобы стреляться из-за боли в пальце.
— Я не договорила. Ему исполнилось пятьдесят пять, когда он стал моим наставником. Мне тогда было восемь.
— Вам восемь, а ему пятьдесят пять… — С устным счетом Флинт был явно не в ладах. — Значит, во время свадьбы жениху подходило к семидесяти. — Он встал и швырнул палку в огонь.
— Шестьдесят девять, — сухо поправила Гарнет и уставилась в костер, где, подобно ее гневу, ярким пламенем вспыхнула палка. — Но что это за допрос, мистер Маккензи? Мне вовсе не нравится чувствовать себя подследственной.
— Извините. Но, пожалуйста, продолжайте. Сколько лет вы были за ним замужем?
— Два года… Он умер в шестьдесят седьмом… Только не пытайтесь говорить о нем неуважительно. Мистер Скотт был достойным джентльменом и дал мне образование.
— А у него было имя?
— Фредерик. Фредерик Скотт. Но я привыкла звать его мистером Скоттом, потому что…
— Потому что он учил вас в школе, когда вам было всего восемь лет.
— Будьте добры, сэр, извольте не ухмыляться!
— А вы не отыгрывайтесь на моей шкуре. Не я тому виной, что вам попадались мужья не бог весть какие.
Гарнет устало опустилась на одеяло.
— Я всегда знала, что они не из тех мужчин, о которых слагают романтические баллады, но разве вы слышали хоть одно слово жалобы?
— Нет, и восхищаюсь вашей преданностью, вдовушка Скотт.
Он плюхнулся рядом с ней, и в его глазах Гарнет заметила опасный блеск.
— Скажите-ка, рыжая, не мистер ли Скотт преподал вам урок о том, в какую растерянность приходят мужчины при виде обнаженной женщины.
— Урок?
— Ну да, тот самый, что вы вознамерились проверить на команчах?
— Я же вам говорила, что этому научила меня мама. — Черт побери, этот бородач совершенно сбивал ее с толку. Она примирительно махнула рукой: — Мистер Маккензи, я готова принять ваши объяснения, почему вы лишили жизни двух заблудших дикарей, если вы, в свою очередь, примете мои — с какой целью я прибегла к тем средствам, которыми была вынуждена воспользоваться там, на поляне.
В глазах мужчины вспыхнула насмешка:
— Рад бы, да не могу. Вы очень привлекательная женщина, миссис Скотт.
Его неподдельная искренность заставила Гарнет поднять глаза, и на секунду их взгляды встретились.
— Принимаю ваш комплимент, сэр. — Слова прозвучали не громче шепота.
— А что, рыжая, настоящего мужчину вам приходилось знать?
У Гарнет бешено заколотилось сердце.
— Не понимаю, о чем вы, сэр.
— А мне кажется, понимаете.
— Ваша дерзость оскорбительна.
— Будьте со мной откровенны, эта мысль приходила вам в голову? — Его голос чуть охрип, приведя в смятение ее чувства.
— Ну так что из того? — попыталась защититься Гарнет. — Каждый способен вообразить что угодно.
— И вы, быть может, вообразили, что я вас обнимаю и целую?
Боже праведный! Ко всем его неприятным качествам он еще способен читать чужие мысли! Или ее чувства написаны у нее на лице? Нужно держать себя в руках и не поддаваться исходящей от Флинта соблазнительной притягательности.
— Вы что же, мистер Маккензи, считаете, что я отождествляю вас с мужчиной из мечты?
— А почему бы, рыжая, и нет? Полагаю, вы думаете обо мне с нашей первой встречи.
Явно настало время переходить в атаку. Иначе — ей это было ясно как Божий день — она неминуемо окажется в объятиях этого бородача.
— Быть может, и так, мистер Маккензи.