— С волосами надо что-то делать, — пробормотала она, с отвращением отпрянув от воды.
— Чем я могу помочь? — спросил Флинт.
Женщина посмотрела на него с надеждой, но, заметив, как рука ее спутника потянулась к ножу, тревожно спросила:
— Уж не хотите ли вы предложить мне их отрезать?
— Никогда не стал бы этого делать, — усмехнулся Флинт. — Разве можно отнимать у краснокожих такое развлечение? — С этими словами он достал на седельных сумок несколько сыромятных ремешков и сплел их вместе.
— У вас черный юмор, мистер Маккензи, — возмутилась Гарнет и, выхватив у него ремешки, быстро скрутила на затылке волосы.
Потом принялась смывать грязь с рук и лица, и холодная вода успокоила жжение на синяках и ссадинах. Когда она наклонилась к реке, медальон закачался на цепочке в опасной близости от поверхности. Гарнет подхватила свою драгоценность, обтерла полой рубашки и, сев на берегу, откинула крышечку. К счастью, дагеротип не пострадал.
— Насмотрелись, вдовушка? — раздался за спиной голос Флинта. — Мы и так потеряли уйму времени. — Он взялся за поводья и тронул коня вперед.
Гарнет подмигнула лицам в медальоне и едва слышно пробормотала:
— Грубиян. Не человек, а какой-то надсмотрщик. Но я уверена, родные, мы сумеем его полюбить. — Она крепко зажала золотую вещичку в ладони, устало поднялась и побрела за спутником.
Когда через несколько миль Флинт снова устроил привал, женщина рухнула, лишенная последних сил. Они остановились у каменной стены. Небольшое углубление в скале могло скрыть от постороннего глаза костер. Флинт тотчас собрал дров и развел огонь.
— Не опасно? — забеспокоилась Гарнет. — Ведь за нами гонятся. Индейцы могут заметить отблеск.
— Для этого еще слишком светло, — успокоил ее спутник.
— А дым? — не отставала женщина. — Они найдут нас по дыму.
Флинт недовольно покосился на нее и подвесил к огню видавший виды кофейник:
— А для этого уже достаточно стемнело.
Гарнет решила больше не задавать вопросов и молча ждала, когда сварится кофе. Как только напиток был готов, Флинт залил костер. Они напились из одной металлической кружки и доели остатки вяленого мяса. Когда с ужином было покончено, Флинт кинул ей одеяло:
— А теперь поспите.
С заходом солнца похолодало. Гарнет расстелила одеяло.
— Мы оба на нем уместимся. Вам нет никакой необходимости ложиться на сырой земле.
К немалому удивлению женщины, ее предложение не было отвергнуто, и, положив под руку ружье, Флинт растянулся рядом.
— Хотите, я посторожу? — предложила Гарнет. — Вы уже наверняка несколько суток без сна и нуждаетесь в отдыхе больше, чем я.
— А с ружьем справитесь?
— Я стреляю с десяти лет. Отец, бывало, всегда брал нас с братом на охоту. — Она машинально потянулась рукой к медальону, но не найдя его на привычном месте, стала лихорадочно шарить пальцами по груди.
— Что случилось? — Флинт сел на одеяле.
— Мой медальон. Он пропал. — Гарнет в страхе вскочила и принялась встряхивать одежду. — Он был па мне, когда мы останавливались в прошлый раз. Помните, за несколько миль отсюда, в том месте, где я скрутила на затылке волосы. Наверное, потеряла по дороге. — Женщина в отчаянии опустилась на землю.
— Мы не можем за ним возвращаться. — Флинт снова улегся, подсунул под голову руку и закрыл глаза.
— Я вас об этом не прошу.
Воцарилось молчание. Гарнет ощутила безмерную тоску и крепко зажмурилась, чтобы не дать слезам воли. Нет, Флинт не прав. Что бы ни говорил этот человек, она никогда не забудет, как выглядели ее родные.
Справившись наконец со своим горем, Гарнет взглянула на спутника и поняла, что он крепко спит.
Когда Флинт бодрствовал, все время приходилось мириться с его невоспитанностью, грубостью, злостью.